— Это деньги? — уточнила я.

— А что ж ещё? — насупился Ряха. — Конфеты? На тараканах заработал, чтобы Горе провалиться со своим указом! Но ничего, мы своё и другим способом возьмём…

— А что тебе сестра пишет? — спросила я, словно невзначай.

— Не твоего ума дело, — отрезал нахмурившийся Ряха. — Про погоду, поняла?

Ну-ну… Про дожди, не иначе.

— А о кого ты кулак разбил?

— О кого надо, — опять не пожелал отвечать Ряха. — Двадцать Вторая, ты вроде такая маленькая, а вопросов в тебе помещается, как не знаю в ком. Помолчи, ага? Когда женщина молчит, её приятно слушать.

— Ты, главное, это моей сестре не скажи… — заметила я, глядя в небо. — Она очень не любит, когда ей указывают, что делать. А ногти у нее острые…

— Учту, — завернул горшок в мешок Ряха. — Пошли, чего-нибудь перекусим. У меня от этого дыма в горле першит. Лопаты вон там поставь, авось не сопрут.

Угли, действительно, тихонько, но упрямо тлели, над ними стелился сизый дымок. А если их поворошить, — то становились красными и по ним начинали бегать языки пламени.

Я прислонила лопаты к стене и подняла свою коробку.

Мы покинули пожарище и устроились за столиком одной из забегаловок.

От Ряхиных щедрот я получила кулёк горячих жирных пончиков, сам он взял неизменную слёзку и кусок печёного мяса.

— Рях, а это точно тебя подожгли? — спросила я, дуя на горячий пончик. — Может, владельца сарая хотели наказать?

— Двадцать Вторая, а кто ж владелец сарая, а? — поднял бровь Ряха. — Я и есть.

— Так ты же солдат?! — изумилась я.

— Ну… — подтвердил Ряха, вгрызаясь в мясо.

— Вам же нельзя?

— Можно, — мотнул он головой, отрывая жилистый кусок. — Мне всё можно. Ты ешь, знай, не болтай. Хочешь еще пончиков?

— Нет, мне идти пора! — отказалась я. — Где теперь тебя искать? В гарнизоне?

— Нечего тебе по гарнизонам ходить… — пробурчал Ряха.

— Там меня плохому научат, — подхватила я обрадованно.

— Там тебе делать нечего, — твёрдо сказал Ряха. — Как новое место найду, записку тебе черкну. А сама меня не ищи.

— Ну и ладно, — я подхватила коробку с бальным платьем прокурорши и покинула забегаловку.

Ряха, держа под одной мышкой завернутый мешок, под другой — лопаты, отправился перепрятывать свой несгораемый капитал.

Когда он скрылся, на пепелище со всех сторон потянулись люди и начинали дружно копаться в углях, пытаясь тоже что-нибудь нарыть.

По данному Профессором адресу я дошла до уютного домика. В гостиной меня встретил покойненько сидящий в кресле прокурор, до горла укутанный в прокуроршину (по виду) шаль.

Лицо прокурора было распухшим и ободранным и очень напоминало кулак Ряхи.

«Да, Отстойник — место маленькое, — думала я, спеша обратно в Огрызок. — Все крутятся, как могут».

Ряха тараканьи бега завел, прокурор на них играл, своих скакунов выставлял. Не сам явно, а через подставных: не дома же он тараканов держал, ему бы госпожа прокурорша не позволила.

А Ряха своими Молниями игру ему портил.

Молний украли.

Ряха выяснил, кто это — испортил прокурору физиономию. Прокурор обиделся и прикрыл указом тараканьи бега. И с виду оба такие милые люди…

А вот кто сжёг сарай?

— Льдина, я уже все знаю, — победно заявила я Льду, не успел он и рта раскрыть. — Прокурор, да?

— Но откуда?! — завопил разочарованный Лёд.

— Платье госпожи прокурорши виновато.

С Янтарным после Дня Весеннего Равноденствия мы стали сталкиваться довольно часто.

Но он по-прежнему сам на себя не походил и был какой-то замороженный.

Учитывая, что Гора не так уж была загружена делами, слишком невелик и малолюден кусочек мира, в котором она властвовала, а должность Янтарного вообще, похоже, чисто номинальная, так, ради красоты мундира и утешения родителей, — это было странно. И даже обидно…

Ну в самом деле: в пансионате, в Пряжке прохода не давал, а здесь всё норовил боком-боком — и слинять.

Дракон молчал. Как и положено.

Наступили тёплые дни.

Раз в Отстойник пришла настоящая весна, надо было проветривать тюфяки, подушки и одеяла, и выхлопывать их, выгоняя всю пыль, скопившуюся за зиму. Эту приятную процедуру я нарочно отложила на после праздника. Потому что гонять пыль из одеял так же приятно, как и делать генеральную уборку.

Для предстоящей процедуры я нашла подходящее место, — на одной из уцелевших башен Огрызка сверху была удобная смотровая площадка, ограждённая парапетом, — словно её специально возводили, чтобы вешать на ажурных зубцах одеяла для просушки. А ветерок, гуляющий на такой высоте, легко уносил бы выбиваемую из тюфяков пыль.

Профессор, правда, поморщился, узнав мою версию, ради чего возводили башни зодчие, но возражать не стал, потому что деваться ему было некуда.

А мне вдруг пришла в голову интересная мысль: а что если усилить хозяйственную деятельность? Не щадя ни себя, ни окружающих, проводить генеральные уборки каждую неделю, трясти ковры и одеяла, шаркать шваброй по ногам посетителей, добиваясь идеальных полов? Может быть, моя практика окончится пораньше?

Правда, внутренний голос тут же спросил: а дальше? Ты вернёшься в Ракушку, где тебя пытались убить? Сиди уж в Отстойнике, тут довольно весело даже без тараканьих бегов.

Утром мы подняли все одеяла, подушки и тюфяки на башню и они там жарились под весенним солнышком. А после обеда я вооружилась выбивалкой и отправилась на тяжкий бой.

Сверху, оказывается, так интересно наблюдать за городком: было видно, как едут по улочкам экипажи, на каких складах царит оживление, а где ни души, что творится в двориках, скрытых от посторонних глаз.

Я видела, как внизу, на заднем дворе Огрызка, Профессор, Лёд и Рассвет пытаются вычистить старый колодец, забитый булыжниками и кирпичами ещё со времён штурма старого представительства. Вдруг Профессор поднял голову, потом что-то сказал, и все трое застыли, глядя вверх.

Я оторвала взгляд от земли и стала осматривать небо, гадая, что же их привлекло.

Над Отстойником кружила пара драконов, прилетевших с востока…

Красоты они были неописуемой, опять воочию удалось увидеть это несочетаемое сочетание лёгкости и мощности, точёные контуры их тел были отчётливо видны в чистом небе. Они оба были пламенеющими на фоне синевы, но если он был насыщенного цвета тёмного пламени, то она светилась чистым алым, с