принес из дома отцовский пистолет и застрелил еще двоих учителей. Он «прочел слишком много книг» и с детства привык задавать вопросы, на которые взрослые отвечали только запретами и наказаниями. Ответом Деккера становится бунт — яростный, не разбирающий правых и виноватых. В захваченном классе он устраивает коллективный сеанс психоанализа, заставляя соучеников раскрывать свои тайны и каяться в грехах. Даже затевает между ними что-то вроде гладиаторских боев. В этих условиях школьники делятся на группы — одни пытаются договориться с Чарли, другие лебезят перед ним, третьи встают на его сторону, проявляя пресловутый «стокгольмский синдром». В конце концов герой отпустил заложников, был арестован и помещен в психушку — очевидно, на всю жизнь. Там он все еще пытается бороться: «Мне дают заварной крем, я давлюсь им, но ем. Терпеть не могу заварной крем, а они думают, я люблю его. Значит, у меня опять появился секрет, и это здорово».[12]
Роман вышел только в 1977 году, а вскоре американские школы охватила эпидемия стрельбы в классах. Писателя пытались обвинить в том, что стрелявшие подражают его герою. Он возражал: подросткам не обязательно искать в библиотеках его полузабытый роман — достаточно посмотреть телевизор. Однако «Ярость» с тех пор невзлюбил и при издании отдельной книгой отдал своему двойнику Бахману (о нем мы поговорим позже). В 1999 году, после трагедии в Колумбусе, где два школьника расстреляли дюжину своих товарищей, он решил больше никогда ее не издавать.
Но это было еще не все. В одном из интервью Кинг упоминал, что до 1973 года написал целых пять романов — «два плохих, один так себе и два вполне пристойных». «Так себе» был роман «Бегущий человек», в итоге тоже доставшийся Бахману. К плохим относились «Блейз» и «Меч во тьме», которые так и не увидели света. Надо сказать, что ни один из них не относился к «ужастикам» — в ту пору Кинг еще планировал войти в большую литературу и тяготел к социально значимым сюжетам. Начатый весной 1970-го «Меч во тьме» повествовал о банде подростков, которые с целью вволю пограбить магазины пытались устроить расовые беспорядке в городе Гардинге — кинговской версии Детройта. Этот роман был доведен почти до конца, но в итоге заброшен, как и более поздний «Блейз», повествовавший о бандите-толстяке, который похитил ради выкупа маленькую девочку. Кинговский «Вождь краснокожих», естественно, кончился плохо — несчастный Блейз полюбил малышку и был застрелен, когда честно пытался вернуть ее родителям.
В ту пору Кинг предпочитал рассказы — главным образом потому, что их было легче пристраивать в журналы. Особенно мужские, которые тогда еще разбавляли фото раздетых девиц беллетристикой. Часть рассказов была откровенной халтурой, другие отличались занимательным, но явно надуманным сюжетом. «Приличные» издания печатали Кинга по-прежнему неохотно — только в 1969 году фантастическое обозрение «Стартлинг мистери сториз» опубликовало рассказ «Стеклянный пол», заплатив за него $35. Этот рассказ сам Кинг считает удачей, хотя он тоже подражал готическим романам — его герой Вартон приезжает в зловещий викторианский особняк, чтобы узнать причину смерти своей сестры. Оказалось, что она случайно попала в комнату с зеркальным полом, где человек теряет ощущение пространства. После чего упала с высоты (непонятно откуда взявшейся) и разбилась. То же случилось с ее братом, и ощущения, пережитые им в дьявольской комнате — самое удачное место довольно слабого рассказа.
После удачи со «Стеклянным полом» новых рассказов долго не печатали, хотя Кинг отправлял их в редакции с завидной регулярностью. Путь молодого литератора явно не был усыпан розами, и периодически ему являлась в голову мысль заняться чем-нибудь другим. Но чем? Физический труд не был его стихией, к изобретательству он, в отличие от брата Дэвида, склонности не имел. Кое-как научился играть на гитаре, но этого явно не хватало, чтобы стать рок-звездой. Рисование не давалось ему со школы. Оставалось только писательство — весь вопрос был в том, как обратить его на пользу себе, а заодно и людям.
К концу шестидесятых Кинг накопил почти весь багаж впечатлений, повлиявших на его творчество. Вначале пришли детские страхи, потом — комиксы и книжки о приключениях. С 1958 года их сменили кинофильмы, которые, по признанию самого СК, целых десять лет были для него главным в жизни. Как минимум дважды в неделю он посещал кинотеатры Льюистона, где смотрел все подряд — мюзиклы, боевики, диснеевские мультики. При этом его любимцами оставались малобюджетные ужастики класса «В» наподобие знаменитой «Твари из Черной лагуны» — тварь играл аквалангист, кое-как замаскированный черным резиновым костюмом. В других картинах «блистали» надувные динозавры, злобные пластиковые марсиане и гигантские жуки, которые ни с того ни с сего набрасывались на бедных землян. Убогие сюжеты, тогда еще не скрашенные компьютерной графикой и спецэффектами, вызывал справедливые насмешки критики. Но Кинг смотрел на экран во все глаза. В «Как писать книги» он вспоминает о своих тогдашних чувствах: «К черту милое, к черту воодушевляющее, к черту Белоснежку с ее семью занюханными гномами! В тринадцать лет мне нужны были чудовища, пожирающие целый город, радиоактивные трупы, выходящие из океана и поедающие серфингистов, девки в черных лифчиках, похожие на шоферских подстилок».[13]
Главным для Кинга в фильме всегда был — и остается — напряженный сюжет. Речь может идти о преступлении, о войне рокерских банд или о нашествии инопланетян. Важно только, чтобы зритель не подозревал, что случится в следующую минуту. Поэтому СК остался в общем-то равнодушным к знаменитому саспенсу — старательному нагнетанию напряжения в фильмах Хичкока («сейчас, вот сейчас случится что-то страшное»). Хотя авторитет мэтра признавал и считал сцену в душе из «Психо» одной из самых страшных в истории кино. Не увлекали его и масштабные эпопеи от «Бен-Гура» до «Звездных войн» — слишком уж там все было расчислено и предсказуемо. Нелюбовь к эпосу сыграла дурную службу, когда писатель сам взялся за эпическую историю Темной Башни.
Пересмотрев практически все ужастики, снятые до начала 70-х годов, Кинг мог смело считать себя экспертом по этой части. Что и доказал, написав позже книгу «Пляска смерти» — подробный разбор книг и фильмов ужаса, много говорящий не только о жанре, но и о самом авторе. В ее начале он описал свой первый подлинный ужас, пережитый в октябре 1957-го в кинотеатре Стратфорда, когда посреди фантастического фильма «Земля против летающих тарелок» погас свет, и детям объявили, что русские запустили в космос первый спутник. Это было страшно, поскольку нарушало убежденность в могуществе США и незыблемости американского образа жизни. Кинг пишет: «Мы, дети войны, оказались плодородной почвой для семян ужаса; мы выросли в странной, почти цирковой атмосфере паранойи, патриотизма и национальной гордости. Нам говорили, что мы величайшая нация на Земле и что любой разбойник изза железного занавеса, который попытается напасть на нас в огромном салуне внешней политики, узнает, у кого самый быстрый револьвер на Западе».[14]
Обстановка холодной войны и шпиономании создавала в общественном сознании парадоксальный сдвиг. Наращивая небывалое в истории благосостояние, американцы в то же время убеждались, что в любой момент могут его лишиться. Жанр ужасов играл важную роль, замещая реальные опасности вымышленными — или, по крайней мере, маловероятными, как вторжение космических пришельцев. Кинг писал в «Пляске смерти»: «За последние тридцать лет поле ужасного расширилось и теперь включает не только личные страхи. За этот период (а в несколько меньшей степени и в течение семидесяти предшествующих лет) жанр ужаса отыскивал критические точки фобии национального масштаба, и те книги и фильмы, которые пользовались наибольшим успехом, почти всегда выражали страхи очень широких кругов населения и играли на них. Такие страхи — обычно политические, экономические и психологические, а отнюдь не страх перед сверхъестественным — придают лучшим произведениям этого жанра приятный аллегорический оттенок».[15]
В то же время Кинг хорошо понимает, что страх перед внешней угрозой — советскими бомбами или инопланетными «лучами смерти» — скрывает под собой ужас более глубокого уровня, таящийся в душе человека. Фрейд первым нащупал источник этого ужаса, назвав его «подсознанием». Но это лишь часть правды — возможно, ближе к истине были церковники, говорившие о вселении в людей нечистого духа. Иначе трудно объяснить, почему из подсознания вырываются наружу именно разрушительные инстинкты, превращающие обычных граждан в убийц и маньяков. Дьявол в разных обличьях нередко присутствует в романах Кинга, но чаще его заменяет тот же монстр из шкафа — Безымянная Тварь с покатыми плечами и злобно горящими глазами. Это самый древний, архетипический источник страха, отправляющий нас в прошлое, к первобытным временам. «Ужас не интересуется цивилизованной оболочкой нашего существования. Это танец сквозь помещения, где собрано множество предметов мебели, каждый из них символизирует нашу социальную приспособленность, наш просвещенный характер, в поисках иного места,
