войска выделить для охраны границ, а против персов направит, в лучшем случае, чуть больше половины. И это против Кира! У которого в мирное время под знаменами двести тысяч лучших в мире сарбазов, а если он шевельнет пальцем — это количество удвоится, взмахнет рукой — утроится.

Подсчитав почти безошибочно боевые ресурсы маесагетов Мард совершил и третью ошибку, выделив из общей массы населения воинов-профессионалов — восемъдесят-девяносто тысяч. Из них, по расчету Марда, Томирис может бросить против Кира около шестидесяти тысяч, если не захочет обнажить свои тылы. 'Значит, только шестьдесят тысяч воинов, остальные — толпа!'— пренебрежительно подумал Мард.

Он бы персом с головы до ног, представителем народа, который считал себя арийским, избранным, стоящим над всеми народами, и эта национальная еиееь сыграла с ним злую шутку. Беда Марда была не в том, что он переоценивал персидских сарбазов, а в том, что он недооценивал саков — великих воинов, тем более грозных и страшных, что они сражались за свою родину. Загипнотизированный величием Кира, Мард совершил самую роковую ошибку: не придал значения тому, что во главе этого воинственного народа стоит необыкновенная женщина — царица Томирис.

Зная, что Кир на границе с двумя сотнями тысяч войска, он решил, что этих сил на массагетов вполне достаточно. Но после приема у Томирис он задумался. Торжественный прием озадачил перса. Начать с того, что сама царица, вопреки ожи данию,даже не притворилась польщенной великой милостью покорителя мира и сопроводила отказ словами, от которых зрду стало не по себе. Это было, без всякой рисовки, обраще-равной к равному, так могла поступить царица, сознаю-ая свою силу.

Проходя сквозь плотные ряды 'бешеных', Мард почувст-[ в этой гвардии Томирис грозную силу. Но самое непри-чувство, похожее на противный, леденящий душу ах, он испытал при виде железного квадрата из всадников, ног до головы закованных в железо, с длинными копьями, эмными секирами, широкими щитами, на мощных конях, крытых панцирной попоной.

Это был неприятный сюрприз, и тоскливое предчувствие то его сердце. Осмыслив у себя в шатре увиденное и обду-швая свое донесение Киру, Мард с ядовитой усмешкой спомнил безудержное бахвальство персидских военачальни-||сов в присутствии Кира. Они наперебой.восхваляли военный ений божественного царя, предрекали быстрый и полный азгром массагетов, которым, несмотря на их храбрость, не ^стоять перед мощью персидской армии и волей любимца бо-зв победы, Величайшего и Неповторимого повелителя стран народов. Особенное одобрение заслужил Фаридун, ошело-гмивший всех своим неожиданным выступлением.

— К сожалению, у наших сарбазов есть один-единственно очень, существенный недостаток,— начал он и, оглядев удивленные лица боевых рубак, обратился к нахмуривше-Киру и лукаво закончил:— Мой повелитель, они не обладают скоростью гепардов, которая понадобится им, чтобы ать бегущих массагетов, которым страх придаст прыть 1ев.

Кир благосклонно улыбнулся, показывая, что оценил юмор Фаридуна. Все вокруг засмеялись, одобряя остроумие ачальника тяжелой кавалерии персидской армии. Суровые [ уже давно превратились в чутких придворных.

— Разгромив диких кочевников,— перекрикивая шум, звысил голос Фанет, командир греческих гоплитов,— мы покончим с распухшим от богатства и одряхлевшим от беспутства Египтом!

— И тогда весь мир будет у твоих ног, царь царей! — еще эрженнее заорал Фаридун.

Кир благожелательно улыбался. Его радовала ненасыт-военачальников. Самое страшное — это пресыщение. Так погибла великая Ассирия, переставшая помышлять о IX походах в чужие страны за золотом и рабами, а лишь Думавшая о сохранении сокровищ, награбленных в течение столетий. 'Пока мои персы жаждут богатств — они непобедимы',— считал Кир.

Мард знал, что его донесение окатит ледяной водой самодовольных царедворцев, и почему-то злорадно усмехался. Он мысленно увидел насупившегося Гобрия, растерянного Фари-дуна, смущенного Гистаспа, помрачневшего Гарпага и довольно потер руки, представив расстроенным обожаемого Кира. Вздрогнув, он тут же торопливо отогнал злое наваждение. Долго, содрогаясь от ужаса, вспоминал он о своей неожиданной радости при этом видении.

Томирис ничем не напоминала вчерашнюю надменную цариду. Ее лицо излучало радушие и приветливость. Она внимала разговорам, звонко, от Души смеялась довольно грубоватым шуткам вождей.

Одета она была строго. Лишь чеканная золотая подвеска— барс, терзающий архара,— украшала ее грудь. Но Мард обратил внимание, что одежда царицы сделана из необыкновенной и неизвестной ему ткани и переливалась различными оттенками. Он не мог знать, что ткань эта сделана в неведомой стране Чин.

Пир начался торжественно. Появление посольства было встречено оглушительными, дикими звуками труб и тревожной дробью тулумбасов. Марда, поддерживая под локти, проводили на почетное место седобородые старцы. Такая же честь была оказана и сопровождающей посла свите, правда, провожатые были гораздо моложе.

Мард сидел важный и непроницаемый, он боялся даже шевельнуться, дабы не уронить честь и величие своего повелителя в глазах кочевников. Но зоркие, быстро шныряющие глаза подмечали все, а слегка оттопыренные уши шевелились от напряжения. Даже привыкшего к роскоши Марда поразило обилие золотой утвари. 'Будет добыча для наших сарбазов!'— подумал он.

Уже весь дастархан был заставлен, а ловкие, стройные юноши— служители вносили все новые и новые блюда. Преобладали мясные: сайгачина, зайчатина, баранина, говядина, конина, козлятина, оленина. Из птицы — фазаны, улары, куропатки, дрофы, голуби, гуси. И все это было зажарено целиком на вертеле, огромными кусками запечено в углях, сварено в бронзовых котлах. Разнообразно были представлены и рыбные блюда: осетры, сомы, белуга, карпы, лещи, налимы, форель — копченые, вяленые, жареные и отварные. В глубоких и объемистых чашах высились горки разваренного зерна: пшеницы, ячменя, проса, гороха, риса. Ко всем блюдам полагались пучки дикого чеснока, лука, кислицы.

В турсуках шипел и. пенился взбиваемый кумыс, в огромных бурдюках переливалось охлажденное кислое молоко, в кувшинах благоухало ароматное вино, наплывал резкий запах просяной бузы.

По особой торжественности Мард понял, что преподнесенный ему на золотом подносе коровий желудок, нафаршированный отборными кусками мяса, дичи и рыбы, является лучшим лакомством, а странной формы золотая чаша с пенистым кумысом — особым знаком почета и милости.

С усилием скрыл изумление посол, когда перед ним поставили две греческие черно-лаковые с золотистой росписью амфоры с вином. На амфорах были изображеньркенщины-вои-•тельницы. 'Опять намек!'.— подумал МардГОн не знал, что это трофеи, взятые у савроматов. 'Скот и зерно массагетов способны прокормить всю, прожорливую Азию',— размышлял Мард.

Его размышления прервал хозяин застолья — седоволосый и седоусый Скилур. Он поднял руку, призывая к вниманию. Застолье затихло. Скилур, собрав из разных блюд куски мяса, жира, дичи, рыбьь зерно, все это полил молоком и, прошептав заклинание, бросил в огонь горевшего рядом костра. С шипеньем взвилось пламя. Кругом все одобрительно зашумели. Жертва была принесена и принята. Взоры присутствующих обратились к послу, предоставляя ему почетное право первым вкусить пищу.

Мард важно придвинул к себе блюдо с разварным зерном, взял одно зернышко ячменя и, вынув из ножен кинжал с рукояткой из слоновой кости, разрезал его пополам. Одну половину он положил в рот, а другую кинул обратно в блюдо.

Оскорбленные массагеты прямо вонзились взглядами в царицу, но у Томирис это чванство вызвало лишь усмешку. Взяв с блюда телячий язык, она тонко напластала его ножом и, положив ломтик в рот, стала запивать маленькими глотками кумыса из чаши, подобной той, что стояла перед Мардом. Саки, видя, что царица не придала значения выходке перса и спокойно уплетает еду, жадно набросились на угощение.

Суровый, полный лишений и тягот, борьбы и труда кочевой образ жизни массагетов приучил их знать цену каждому куску пищи. Кочевник умел в течение долгого времени терпеливо переносить голод, но если ему выпадала возможность насытиться, он мог поглотить невероятное количество еды, как бы запасаясь впрок, подобно верблюду.

Угощение было сильным оружием степи. Отважных и смелых массагетов, презирающих трусость сильнее всего, почти ^_ невозможно было удивить даже самой отчаянной храбростью, разве только Рустаму это удалось. Да и подкупить драгоценностями было трудно, особым корыстолюбием кочевники не отличались, а так как каждый из них был воином, то при всем своем пристрастии к украшениям, ярким