не проклял, напротив, сам клял себя за то, что позорно сбежав, оставил свою горлинку в лапах злодея), несмотря на огромный урон, гибель скота, разор хозяйства, упрямо гонялся за неуловимым врагом и в конце концов: настиг его.

Бой был кровопролитным и безнадежным. Спаргапис проигрывал. Редели его и без того малочисленные дружины, и пора было убираться прочь подобру-поздорову.

Верный Сохбор уже кричал:

— Окружайте царя! Полягте, но сохраните царя!

Верные телохранители самоотверженно рванулись в самую гущу сечи, где сражался, Спаргапис, и прикрыли его. Благоразумие подсказывало Сларгапису — бежать! Но вдруг оа увидел, как юный воин из его охраны, окруженный врагами, вяло отбивается от них. Было ясно, что песня его спета.

Спаргапис вздыбил утомленного коня, и резким ударом послал его в самое пекло сражения. Ловко отбиваясь от врагов, он оказался рядом с юношей и, прикрыв его своим щитом, принял удар. Только чудом можно было объяснить удачу этого удачливейшего человека — отряд Спаргаписа спасся!

Оторвавшись от не менее утомленного противника, Спаргапис поручил спасенного им юношу воинам, понимавшим толк в воинском знахарстве, бросился на землю и, пробормотав приказание Сохбору: 'Выставь караулы!' — тут же уснул молодецким сном, вызывая восхищение даже бывалых джигитов своим самообладанием.

Под утро один немногочисленный отряд разведчиков противника сумел прорваться к лагерю Спаргаписа. Отбившись, Спаргапис с остатками воинов ушел от погони на легких конях.

— Сохбор, — грозно воззвал царь,— как это произошло?

Расстроенный Сохбор ответил не сразу. Он сбил плеткой пыль с сапег, а потом со вздохом сказал: — Проспали, царь. Слишком утомились...

— Кто??!!

— Мальчишка. Моя вина — внял его просьбе... Уж так его глаза блестели от радости...

— Жакой-такой радости, Сохбор? Ты что, хаома накурился? Какой еще радости, когда плакать скорее надо!

— Ведь чудом уцелел молокосос, вот и радовался. Ты же сам его спас!

Спаргапис задумался. Встряхнул головой, словно отгоняя от себя мысли.

— Позвать его!

Когда юношу привели, тот, с радостным восторгом взирая на Спаргаписа, благодарно припал к его ногам. Спаргапис недовольно поморщился.

— Встань, сынок! Негоже воину валяться в ногах, подобно придворному сановнику или рабу.

Юноша вскочил на ноги, но взгляд его продолжал источать благодарность и восхищение.

— Что ж это ты? Проспал?

— Задремал, великий царь. Не знаю, как и сон сморил...

— Жаль, очень жаль. Ты мне нравишься, сынок. Но есть нечто, что выше и сильнее моих чувств, — это воинский долг. Ты нарушил его, и уже не в моей воле спасти тебя от справедливой кары. Умри же с миром, сынок!

Спаргапис тяжело вздохнул, махнул рукой и отвернулся. Стоящий позади юноши рослый кочевник наотмашь рубанул акинаком... Отделенная от туловища голова отлетела в сторону и упала вверх лицом. На лице еще не успело исчезнуть выражение радости и благоговения...

После последнего неудачного столкновения с абиями Спаргапис решил хотя бы на время больше не искушать своей судьбы и, распустив дружину, с Зариной и самыми близкими друзьями ушел к родственным сакским племенам хаомовар-гов. Оказывая радушие Спаргапису, несчастные хаомоварги и не подозревали, какого коварного врага они пригревают на своей груди. Что именно этот приветливый и обольстительно обаятельный гость отплатит им черной неблагодарностью и нанесет такой удар, от которого они уже не сумеют оправиться. Но это произойдет много лет спустя, а пока скорее по привычке, чем с умыслом, он зорким глазом воина примечал все: количество войска, крепость укреплений, качество вооружения и так далее. В данное время Спаргапис отмечал все это скорее всего с мыслью, насколько сильны его хозяева, чтобы обеспечить его безопасность, так как решил здесь дожидаться родов жены, не желая подвергать ее превратностям своей разбойничьей жизни. А заодно в тихой мирной обстановке спокойно наблюдать за кровавой междоусобицей среди массагетских племен, к возникновению которой он приложил немало усилий. И несмотря на радость предвкушения отцовства, результат междоусобиц для него был важнее. Потому что самой заветной целью его жизни было стать царем именно этих бьющихся сейчас насмерть беспокойных кочевников…

В кочевьях массагетов злобствовал Фарзан — наступила весна, а его всегда такой назойливый кровный враг Спаргапис все еще не появлялся в степи. Ожидание сводило его с ума. Наконец он додумался, как выманить из безопасного укрытия своего ненавистного 'зятя'.

Гонец привез известие, что умирающий Фарзан желает перед смертью увидеть свою любимую дочь. Ход был ловкий — Фарзан знал, с кем имеет дело. Если бы он призвал проклятых им Скилура и Спаргаписа якобы для прощения, ему бы не поверили. Но гонец сказал, что умирающий по-прежнему осыпает проклятиями Спаргаписа и Скилура и желает видеть только безвинно пострадавшую от изверга дочь, у которой хочет вымолить себе прощение.

Первым желанием Спаргаписа было немедленно отказать, но в его семье уже бушевала буря. Зарина билась в истерике и, как бывает с беременными женщинами, была стойка в своем капризе. Даже Скилура не мог переубедить Спаргапис. С другой стороны, отказ умирающему в последнем желании мог если и не окончательно, то очень сильно подорвать с таким трудом завоеванный авторитет среди кочевников. Была и более веская причина колебания — ведь если известие вдруг и в самом деле правдивое, то вождем абиев станет Скилур, а это..

Но Спаргапис не был бы Спаргаписом, если бы легковерно попался на удочку. Почти силой удерживая брата и сестру, он послал соглядатаев к абиям, которые, вернувшись, клятвенно доитвердили Фарзан действительно очень плох. Верные разведчики не солгали, но они обманулись — иссохший от ненависти Фарзан был прямо ходячим скелетом и держался только благодаря своей ненасытной злобе к Спаргапису. Теперь удержать Зарину стало просто невозможно. И Спаргапис, опасаясь за будущего ребенка, сдался, хотя и мучило его какое-то предчувствие.

Спаргапис перешел границу массагетских владений. Как всегда очень осторожный, он поставил в густых зарослях юрту и оставил Зарину на попечение Скилура, сам с крошечным отрядом двинулся крадучись к аулам абиев.

Наконец-то зажал Фарзан увертливого и скользкого, как уж, Спаргаписа. Хитрец попался!

Спаргапис метался в кольце врагов, стремясь прорваться, о кольцо стягивалось все туже и туже. Невероятно отчаянным усилием Спаргапис и Сохбор с двумя десятками джигитов прорвались-таки...

Всадники мчались во весь опор. Сохбор схватил за повод коня Спаргаписа.

— Куда, царь? — с тревогой спросил охрипшим голосом

Сохбор.

— К Зарине!

— Но ведь там-то нас и ждут!

— Все равно!

Издали Спаргапис услышал низкий, почти звериный крик и догадался, что это Зарина. Соскочив на скаку с коня, он отбросил в сторону что-то говорившего Скилура и ворвался в рррту. На войлоке лежала без единой кровинки в лице Зарина, а между ног у нее в луже крови что-то копошилось...

— Зарина! Зарина!! Зарина!!! — взывал Спаргапис, тряся ее за плечи.

Зарина не отвечала. Только раз едва заметно шевельнулись ее спекшиеся губы.

— Враги, царь! Враги! — ворвался в юрту Сохбор.— Беги, мы задержим!