память накрепко.
Подросток, которого двое полицейских, оторвав от земли, вбивают головой в капот машины.
Журналист-фотограф, у которого сначала вырывают камеру, а после ее растаптывают.
Пожилой уроженец Вест-Индии, которого прижимают к низкой садовой ограде и переваливают через нее, и он, с изогнутыми под странным углом ногами, рушится на землю точно куча костей.
Джайабен Десаи, которую волокут за волосы сквозь толпу разбегающихся, ничего не понимающих людей.
Женщина средних лет, которую хватают за горло и швыряют на асфальт.
Двое молодых полицейских, прижав к мостовой черного рабочего лет тридцати, одного из тех, кто приехал с Биллом, бьют и бьют его ногами по лицу и шее.
Вопли, визг и ругань вокруг, страдальческие вскрики, глаза, горящие страхом и враждебностью, лица, залитые кровью, кровь на тротуаре и подъездных дорожках, треск раздираемой одежды, звон бьющихся витрин и автомобильных стекол, хаос летящих осколков — и самое последнее: молоденький полицейский, сопляк лет девятнадцати, от силы двадцати, не более, — достаточно юный, чтобы быть его сыном, — губы мальчика искривлены в бессмысленной пародии на ненависть, изо рта вырывается нечто среднее между бранью и первобытным воем, он поднимает дубинку. Билл помнил, как, попытавшись заслониться рукой — немощно, бестолково, — ощутил удар, и рука, страшно хрустнув, дернулась в сторону, а следом дубинка, надо полагать, опустилась ему на голову, и он вырубился, полностью.
Под вечер того же дня автобус снова остановился у уотсфордской станции техобслуживания. На этот раз Билл остался внутри, с Сэмом. Голова у Билла была перевязана, рука покоилась в повязке, но чувствовал он себя вполне сносно. Другим досталось куда сильнее. Около двухсот пятидесяти покалеченных пикетчиков поступило в тот день в больницы. В парламенте уже зазвучали голоса, требующие расследования, которое, впрочем, так и не состоялось. Большую часть послеполуденных часов у полицейского участка Уиллсден-Грин простояла толпа демонстрантов. День и вправду получился историческим, но не совсем в том смысле, какой предвкушал Билл.
— Что вы читаете? — спросил он.
Последние пять минут Сэм не отрывался от книги. Теперь он протянул ее Биллу.
— «Двадцать пять волшебных шагов к овладению словом», — прочитал тот и хмыкнул. — Хотите приобрести новые знания, не так ли?
— Владение словом — вещь очень важная, — ответил Сэм.
— Это верно.
— Тут сказано… — Сэм отлистал несколько страниц назад, к предисловию автора. — Послушайте, что тут сказано.
— Тоже верно.
— Целиком с ним согласен.
— Очень хорошо сказано.
— Этот мужик знает, что говорит.
Билл на пробу приложил ладонь к перебинтованной голове, поморщился.
— И все-таки, — сказал он, — тресни человека дубинкой по голове, и он тебя тоже мигом поймет. Вы согласны?
Сэм улыбнулся и с задумчивым видом отложил книгу.
19
РЕДАКЦИОННАЯ СТАТЬЯ:
Распустить преторианскую гвардию
Вот вопрос, ответить на который мы предлагаем всем, какие только найдутся в «К-У», честолюбивым кандидатам на поступление в Оксбридж, хваленым creme de la сreme[44] бирмингемской интеллигенции: что общего между массовыми пикетами у фабрики компании «Гранвик», появлявшимися в прошлом месяце на наших телевизионных экранах, и тем, что мы каждое утро наблюдаем на школьной линейке в актовом зале?
Вы недоумеваете? Что ж, подумайте о страшной картине, связанной с протестами в «Гранвик», — о полицейских с воздетыми дубинками, выстроившихся в ряд для защиты интересов администрации фабрики. А затем подумайте о шеренге старост, каждое утро встающих перед сценой актового зала, образуя защитный барьер, который отделяет нас (толпу) от нашего досточтимого Директора, возвышающегося на сцене, рассыпая перед нами крупицы своей домодельной мудрости.
Хорошо хоть дубинок старостам не выдают (пока). Да и в лицах Ламберта К. Дж. или Пинника У. Г. К., которые стоят перед нами, переминаясь с ноги на ногу, со смущенным, что и правильно, видом, не много отыщется такого, что вселило бы страх в души предположительных школьных революционеров. Однако принцип тут тот же самый. В конце концов, что такое школьный староста — при всей смехотворности «престижа», якобы неотделимого от их должности, — как не захваленный без меры прихвостень директора школы? Иными словами, наемный громила. Вся-то и разница в том, что громилы, которых набирает директор, обычно выглядят так, точно им и расшалившегося младшего скаута не одолеть, а все, что они получают за свои труды, — это красивенькие новые галстуки да симпатичные значки, которые мамочки бедолаг пришивают во время рождественских каникул к их блейзерам.
В классические времена «староста» преторианцев был начальником императорской охраны, элитного подразделения, созданного императором Августом, чтобы предотвратить любую возможность повторения неприятной истории с Юлием Цезарем. Увы, преторианцы отнюдь не стали самыми надежными из приверженцев императора, и Септимий Север, придя к заключению, что они с равной вероятностью способны и убить его, и защитить, распустил их. Было бы совсем неплохо, если бы и нынешние старосты смогли проникнуться подобными же настроениями.
В последние несколько термов наш журнал проводил не так уж и много кампаний: политика редакции состояла обычно в том, чтобы предоставлять читателям факты, позволяя им самостоятельно делать выводы. Однако эту тему мы, все и каждый, принимаем близко к сердцу. Говоря попросту, мы считаем, что застарелой отрыжке времен дворцовых интриг не может быть места в прославленной передовой школе семидесятых годов.
Мы призываем наших читателей направить директору и мистеру Наттоллу соответствующую петицию. И поскольку ко времени, когда выйдет этот номер «Доски», уже будет «избрана» (как или кем, этого нам, простым смертным, знать не дозволено) новая кучка старост, мы обращаемся и к ним. Сопротивляйтесь! Откажитесь от подачек истеблишмента! Нет никакой привилегии в том, чтобы стать притеснителем ваших прежних товарищей!
