Ключ к осмыслению древней живописи - в одном из первых изображений человека в пещере Ласко. Здесь, недалеко от смертельно раненного бизона, распростерт на земле человек с птичьей головой и неестественно вытянутыми ногами. Изображение упрощенное, как на детском рисунке. Это - шаман, пребывающий в обмороке. Шаман не 'играл' в зверя. После вращательной пляски он замертво падал навзничь и, уподобляясь птице (или в обличье птицы), витал в иных измерениях. Обряд умиротворения порой был обращен не к самому зверю, а к его 'Хозяину'. Промысловые животные занимают в древней живописи далеко не исключительное место; не менее часто встречаются солнечные и другие загадочные знаки-обереги, а также сказочные человекоподобные существа со звериными признаками. Современные археологи отвергли истолкование этих изображений как замаскированных охотников (или участников их обрядов) и высказали предположение, что это, скорее свешенные тотемы-прародители.
Кто те полулюди-полузвери, подобные рогатому, хвостатому, бородатому, с завораживающими глазами совы и медвежьими лапами 'колдуну' из грота Трех Братьев во Франции или лярвам-страшилам на курьих ножках и с оскаленной пастью на камнях Енисея?
Пляшущие звероликие люди - это либо камлающие шаманы-оборотни, либо сами природные Духи- Хозяева.
Отношение к могущественным Лесным Духам было сложное, двойственное: их не на шутку боялись, но от них же ждали поддержки и оберега. Такое отношение вполне естественно: Духи олицетворяли волшебные силы окружающей человека Природы - полной опасностей и вместе с тем дававшей все, в чем он нуждался.
Шаман- посредник, вступая в общение с повелевающим зверями Хозяином Леса, должен был увещевать его, 'договориться' о приемлемом соотношении предназначенных для необходимого пропитания племени животных. Этим он как бы заручался благосклонностью Лешего, могущего обеспечить удачную охоту и сохранить жизнь охотнику.
Отголосками обрядов задабривания являются Медвежьи праздники у индейцев, коренных сибиряков, а также белорусские полесские игрища - 'комоедицы'. Некоторые племена (например, селькупы) медведя вообще не трогали. У других убиение медведя и вкушение его мяса, когда-то строго запрещенное, впоследствии стало сопровождаться особыми искупительными обрядами, направленными на умиротворение души убитого зверя. Считалось, что охотники не убивали медведя совсем, а только снимали с него шкуру и брали мясо. А душа зверя уходила назад, в лес. Там она наращивала новое мясо, надевала новую шубу и опять становились медведем. А чтобы душа убитого зверя не таила мести, охотники должны были всячески восславлять и ублажать убитого медведя как пожаловавшего к ним властелина леса: иначе смертоносные когти рано или поздно найдут обидчика. Умерщвленного медведя украшали, угощали его голову табаком и хмельным питием, пели ему и плясали. Так родился Медвежий праздник-торжество в честь добытого зверя.
Пышные обряды эти положили начало целому направлению художественного творчества: греческое наименование медведя - 'комос' - дало название весеннему Медвежьему празднику - 'комедии'. Смысловое и сходноязычное единство понятий 'комедия' и 'комоедицы' указывает на отдаленную индоевропейскую всеобщность таких игрищ.
Когда на свещенного некогда зверя - 'Старика', 'Деда' - стали поднимать руку, тогда и началось лицедейство, дошедшее до нас в выражении 'разыгрывать комедию'.
Современные социологи и психологи - последователи австрийского жида Фрейда, встревоженные все возрастающими проявлениями беспредельной, изощренной жестокости в 'свободном' капиталистическом обществе, утверждают, что человек злобен и жесток по своей натуре, что стремление к убийству присуще ему изначально.
Но еще на заре человеческой истории, в душе сурового и благородного охотника уже обреталось несколько врожденных, сердцем постигаемых истин, главная из которых заявляла ему, что убивать - значит поступать ПРОТИВ своей натуры. Подобное чувство вины испытывали все народы, исповедующие естественное, языческое миропочитание.
Так было до той поры, пока голос совести не стал заглушаться подброшенной жидохристианами психологической уверткой, состоящей в том, будто убиение животных - не преступление, не грех, а напротив, дело якобы богоугодное, поскольку эти бездушные и нечистые твари заведомо для того и были сотворены всевышним. Ведь сказал же Иегова Ною и сыновьям его: 'Да страшатся и да трепещут вас все звери земные и все птицы небесные… в ваши руки отданы они' (кн. бытия, гл. 9).
И держатель ключей от рая сказал, что 'бессловесные животные рождены на уловление и истребление' (II поел. ап. Петра, гл.2).
Упырю Иегове нужна жертвенная кровь, и вот впервые в истории умерщвление зверей и иноплеменников-иноверцев возводится библией в добродетель. Первый убийца - пастух Авель благословен 'господом', а протестующий земледелец Каин - проклят. И даже имя его делается нарицательным (наш князь-язычник Светополк, затравленный поповщиной, прозван Окаянным).
Так развращенный ненасытной библейской кровожадностью человек нарушает все заповеди Природы и становится единственной действительно нечистой, нечестной и нечестивой тварью на Земле.
В лицемерных попытках самооправдания он больше не допускает существования у животных ни разума, ни самосознания, ни души под тем предлогом, что все это является исключительно человеческим достоянием.
Церковные мракобесы и материалисты-нигилисты в один голос твердят об основном, якобы, различии между повадками животных - руководимых 'слепыми инстинктами' и поведением гомо сапиенса, основывающемся на велениях разума.
Но как определить, что есть инстинкт и что есть разум? Нет ли в поведении животных разума, и не являются ли некоторые повадки человека инстинктивными?
Где в Природе четкая грань между явью и сном, настоящим и прошедшим, инстинктом и разумом? Одно переходит в другое так же неуловимо, как сумерки охватывают Землю.
Лемуры- сифаки издревле почитались на Мадагаскаре существами свешенными: коренные жители уверены, что они поклоняются Солнцу. На утренней заре зверьки забираются на самое высокое дерево и сидят там, подняв передние лапки, лицом к востоку в ожидании первых солнечных лучей.
Это что? Инстинкт или разум? А может, это нечто еще более сокровенное? Дж. Шаллер, проживший в девственных джунглях целый год бок о бок с гориллами, в своей книге 'Год под знаком гориллы' пишет: 'Если бы у этих обезьян была религия, не сомневаюсь, что они были бы солнцепоклонниками'.
Если на пути слона, кормящегося ветвями, встречается маленькое и беззащитное животное, он бережно поднимает его хоботом и переносит в другое место. Очевидцы утверждают, что дикие олени избегают наступать на цветы…
'Разумность' - определение очень нечеткое и расплывчатое. Где-то мерило разумности и кем оно установлено, руководствуясь которым можно причислять животных к существам неразумным? Психологи до сих пор не пришли к единому мнению Относительно того, как оценивать разум у человека, и даже относительно того, что собой вообще представляет разум.
А что такое 'инстинкт'? Биологи только дали тайне название, ровным счетом ничего не объясняющее. Лучше всех сказал Ж. Фабр: 'Инстинкт есть гений животного' (гением римляне первоначально именовали божественного Прародителя-Покровителя Рода; потому родовую, наследственную память по научному называют генной).
Животные обладают многими чудесными и загадочными чувствами, у людей почти напрочь отсутствующими. Они коренятся в наследственной памяти, которая у животных гораздо глубже и ярче.
Так называемый инстинкт - это запечатленный в душе (то есть на подсознательном уровне) опыт длинной череды предыдущих, воплощений и поэтому он, в отличие от разума, никогда не обманывает. Свою родовую намять человек называет вещим шепотом души - интуицией…
Так какая же, якобы непроходимая пропасть разделяет человека и зверя? Разве не испытывают
