– Слушай, часовой! Я ничего не понимаю. Если к вам приходили два гонца, они должны были призвать легион, так же, как и я. Почему же они этого не сделали? Небесные боги, что здесь происходит?

– Полагаю, ты скоро узнаешь, – сочувственно ответил часовой. – А мы здесь не для того, чтобы размышлять. Мы исполняем долг и подчиняемся приказам. – Он взялся за тяжелое железное дверное кольцо и назвал пароль.

Через миг дверь приоткрылась, вышел сонный стражник с факелом и уставился на часового.

– Чего тебе, Тит? Часовой кивнул на Квинта:

– Гонец. Хочет немедленно видеть префекта.

– А-а! – без выражения сказал стражник, разглядывая черную щетину на подбородке Квинта, его туземный наряд. – Пошли.

Квинт вошел в экономно обставленную прихожую командирского дома, и с некоторым облегчением увидел в углу обычный алтарь Марса. Прием, оказанный ему, был столь странен, что все, напоминавшее о нормальной гарнизонной жизни, успокаивало.

Стражник, человек средних лет с пронзительными серыми глазами, сунул факел в держатель и спросил без интереса, словно заранее зная ответ.

– Есть документы, подтверждающие твою личность?

Квинт протянул письмо.

– Вот послание губернатора с его личной печатью. Немедленно разбуди префекта Постума!

Стражник и не взглянул на печать. Его глаза выражали то же смешение смущения и сочувствия, что раньше выказывал Тит.

– Префект не спит, – монотонно сказал он. – Он редко спит в эти дни. Иди за мной.

По пути они миновали мощную, обитую железом дверь в сокровищницы с надписью «II Augusta»[5], свидетельствовавшей, что здесь хранится казна легиона, а также значки и эмблемы, когда они на марше.

– Разве при сокровищнице не положено стражи? – удивился Квинт.

– Я, Бальб – на страже, – был тихий ответ. – Префект не хочет, чтобы здесь были другие.

Он поднял руку, чтобы отодвинуть тяжелую кожаную завесу, ограждавшую личные комнаты коменданта, и безотчетно замер, когда оба услышали странный звук. Он напоминал раскаты смеха, безрадостного, высокого, – подобно женскому, но тем не

менее, принадлежавшему мужчине. Он исходил откуда-то слева и оборвался, когда хриплый голос позади завесы крикнул:

– Перестань! Перестань!

У Квинта мурашки побежали по спине от этого жуткого смеха, но Бальб не дал ему времени на раздумья. Он резко отбросил занавес и сказал:

– Почтенный префект Пений Постум, здесь гонец!

Потом опустил занавес и удалился.

За столом в комнате сидел человек.

Квинт уже был готов столкнуться почти что с любыми странностями префекта. Но он не ожидал того, что увидел.

Огромный человек с копной русых волос восседал за абсолютно пустым столом, уронив голову на сжатые кулаки. Его простецкое крестьянское лицо повернулось к Квинту, круглые голубые глаза глядели с выражением запутанного быка.

– Гонец? – произнес префект с резким горловым акцентом, свойственным уроженцам рейнских земель. – Не хочу никаких гонцов. Оставь меня!

– Это невозможно! – воскликнул Квинт. – Весь восток Британии охвачен мятежом, губернатор окружен многократно превосходящими силами противника. Он приказывает твоему легиону немедленно выступить на помощь. Вот его послание. – Он выложил пергамент на стол перед префектом.

– Может это ловушка, – тупо сказал префект. – Откуда я знаю, что это не ловушка?

– Юпитер Максимус – прочти! – закричал Квинт. – И вот же личная печать губернатора!

Крупная русая голова вяло покачалась из стороны в сторону.

– Я не знаю личной печати губернатора. И не буду читать письмо – оно адресовано легату Валериану. Поэтому я не должен его читать. Видишь, оно направлено моему легату?

Поверить невозможно, подумал Квинт. Он чувствовал себя так, словно сражался с тенями в кошмарном сне.

– О Марс, конечно! Но раз ты сейчас командуешь легионом, то можешь его прочесть! – Мощные плечи великана ссутулились, словно он пытался защититься от голоса Квинта, неожиданно крикнувшего: – Где легат Валериан? Требую ответа!

Квинт знал, что подобный тон – грубейшее нарушение субординации, низший знаменосец не может так обращаться к командиру легиона, но борясь с погружением в отупляющее болото, он уже не беспокоился о дисциплине.

Последовало молчание. Префект невидящим взглядом взирал на письмо. Казалось, он забыл о Квинте, когда снова раздался шум – обрывок песни и пронзительный то ли смех, то ли плач.

Квинт обернулся и увидел другую дверь, скрытую еще одним кожаным занавесом.