огромные дольмены, мимо которых они порой проезжали. Дольмены состояли из плоских каменных столешниц, подпираемых стоячими камнями, и Квинт попытался расспросить о них Регану.

– Не знаю, – поколебавшись, ответила она. – Они здесь с очень-очень древних времен, старше, чем память.

– Это камни друидов? – настаивал он. – Как великий круг Стоунхенджа – так ведь вы его называете?

Девушка повернулась в седле и взглянула на него.

– Римляне ничего не понимают в друидах, – тихо сказала она. – Твой губернатор Светоний собирается перебить их всех… – Она, кажется, собиралась добавить что-то еще, но передумала. – Квинт, почему ты спрашиваешь о друидах?

Следуя за Пендоком, они ехали в молчании среди огромных деревьев, и Квинт медлил с ответом. Чувства между ними стали более естественными, менее настороженными, и теперь, когда он уже не выглядел как римский солдат. Регана во многом утратила свою замкнутость. Они, казалось, стали друг другу гораздо ближе и он решил рассказать ей о своих поисках – позже, когда они остановятся поесть и отдохнуть.

Вечером, как только взошла луна, они сделали привал у ручья, под раскидистым ясенем. Пендок разложил костерок, и они раскалили камень для жаровни. В их кожаных мешках имелась мука, и Регана, замешав ее с водой, испекла на камне лепешки. Пендок спустился по ручью набить копьем рыбы. И неожиданно Регана повторила свой вопрос:

– Почему ты спрашивал о друидах?

– Из-за своего прадеда Гая Туллия… – медленно начал Квинт. – Я не знаю достаточно кельтских слов для такой длинной истории, – задумчиво добавил он.

– Да, – она чуть улыбнулась. – Хотя мы оба быстро учимся языку другого. Рассказывай по-латыни, думаю, я пойму.

– Это было в дни Юлия Цезаря… ты знаешь, кто он такой?

Он услышал ее вздох.

– Да. Первый римский полководец, приходивший, чтобы завоевать нас. О, почему мы все не можем жить в мире? Зачем Риму нужен наш остров, когда у него и так есть целый мир?

Квинт смутился. Поначалу он не мог найтись с ответом, так самоочевидно казалось ему, что Рим должен править везде и всюду. Затем он набрал в грудь побольше воздуха и принялся объяснять Регане все блага, которые римская империя приносит завоеванным народам: высокое образование, процветание, что приносит свободная торговля с другими странами, общее улучшение состояния здоровья, проистекающее из римской чистоты и санитарии, правосудие, обеспеченное мудрыми римскими законами и преимущества сильной верховной власти, которая удерживает племена от междоусобных войн.

Она слушала внимательно, хотя и не вполне понимала сложные термины, обозначавшие эти понятия, затем с печальной усмешкой сказала:

– Да – а я-то считала, что войны происходят из-за того, что мужчины всегда хотят сражаться. Правда – наши племена воюют между собой. Вижу, что ты веришь в то, во что тебя учили верить. Это относится ко всем нам… Расскажи мне о своем прадеде, Квинт.

Она обхватила колени руками и, уткнувшись в них подбородком, взглянула в его лицо, освещенное отблеском костра.

Он начал историю, которая всегда так волновала его, и Регана слушала молча, пока он не дошел до места, когда Гай сорвал омелу и растоптал ее. Тут она охнула и воскликнула:

– Не удивительно, что жрецы убили его! Ох, Квинт, Квинт, разве ты не понимаешь… я не знаю ваших римских богов, но они для тебя святы, и если кто-нибудь оскорбит их, растопчет их – разве ты не испугался бы и не захотел отомстить, чтобы умилостивить разгневанного бога?

– Но растение не бог, – возразил Квинт. Регана нахмурилась, стараясь точнее объяснить верование.

– Нет, но омела ниспослана с небес, чтобы покоиться высоко на могучих дубах, из которых построены наши храмы. Ягоды омелы хранят жизненный сок нашего великого бога солнца. Луг его имя, и без него мы все бы умерли.

Сначала Квинт посмеялся было тому, что казалось ему глупостью, однако у римлян тоже был бог солнца – Аполлон, и его задела дрожь почтения в голосе Реганы.

– В этом мы можем не соглашаться, – мягко сказал он. – Но и британцы и римляне верят в необходимость погребальных обрядов. Ты должна понимать, почему моя семья считает, что судьба Гая годами навлекает на нас несчастья, и почему я хочу найти место, где он лежит.

– Да, – после паузы ответила она. – Я понимаю. У нас было бы точно так же. И где бы ни находился тот священный дуб посреди равнины, можешь быть уверен, что останки твоего предка все еще там – друиды их не тронули.

Он с удивлением взглянул на нее.

– Ты, Регана, похоже, довольно много знаешь о друидах. Я хочу сказать – ты говоришь с такой уверенностью… Луна неожиданно поднялась над деревьями и засияла над ними. Она окрасила серебром лицо Реганы, когда та повернулась и ответила не сдержанно как обычно, а взахлеб, смешивая кельтские и латинские слова.

– Я должна открыть тебе нечто: мы с Пендоком ведем тебя этой тропой не только потому, что я… я хочу помочь тебе. Тебе не повредят – я даю в этом слово. И я покажу тебе, как добраться до Глочестера, если ты действительно этого захочешь. Но сначала… – она остановилась и принялась теребить полы своего платья… – сначала ты должен встретиться с моим дедом.

– Твоим дедом? Но, Регана, я считал, что у тебя на всем свете нет никого из родных!

– Никого, кроме деда. Он сейчас в Великом Храме камней. В Стоунхендже.