оставаться здесь нам больше нельзя. Ты должна знать какой-нибудь дом в городе, где ты сможешь спрятаться. Бедный дом, – мрачно добавил он, – куда Кат не озаботится заглянуть.

Ее дыхание замедлилось, и она склонила голову, признав, что он прав.

– Пендок, – прошептала она через миг. – Гончар, он всегда защищал меня. Его хижина – ниже по реке.

Квинт кивнул, и толкнув дверь амбара, осторожно осмотрелся по сторонам. Никого не было видно, кроме трех рабов Ката, которые, сидя на корточках, бранились из-за пригоршни присвоенных ими иценских монет. Квинт не воспользовался приставной лестницей. Он спрыгнул вниз и протянул руки Регане.

– Я тебя понесу, – он говорил очень отчетливо, чтобы она поняла. – Ты должна лежать у меня на плече и притвориться, что ты без сознания.

Она ответила испуганной полуулыбкой. Когда он спустил ее из амбара и взвалил на плечо ее легкое тело, то с неожиданной теплотой подумал, – она доверяет мне, бедный ребенок. Хотя ей было больше шестнадцати лет, а ему еще не исполнилось двадцати, роль защитника заставляла его чувствовать себя значительно старше. Отчасти она напоминала ему младшую сестру Ливию, но, лишь отчасти, ибо, когда он нес ее вниз по склону сквозь лабиринт узких улиц, повинуясь ее едва слышным указаниям, то испытывал новую, непонятную нежность, которую даже его собственная сестра в нем никогда не вызывала.

Один раз их задержали. Трое римских стражников были заняты тем, что грабили каменный дом кого-то из богатейших иценов. Они вышвыривали из-за двери щиты, браслеты, домашнюю утварь – на предмет дальнейшей инспекции прокуратора.

– Стой, Квинт Туллий! – крикнул один из солдат. – Тебя ищет центурион. Ступай во дворец!

– Туда я и направляюсь, – отозвался Квинт, надеясь, что путаница улиц собьет стражника с нужного направления.

– А это что? – солдат указал на обмякшее тело Реганы.

– Думаю, Огону может быть интересно, – ответил Квинт и добавил кое-что в лучшем армейском стиле.

Стражник загоготал и двинулся за Квинтом, который прибавил шагу, и свернув за угол, бросился бежать.

– Сюда! – прошептала Регана. – Сюда! Она соскочила с его плеча и потянула к двери, завешенной коровьей шкурой.

Внутри тесной, круглой хижины воняло мокрой глиной и свиньями, рывшимися в мусоре на утоптанном земляном полу. Хозяин оказался высоким человеком со шрамом на лице и длинными рыжеватыми волосами. Он с изумленным ворчанием отскочил от гончарного колеса, когда в дверь ворвались Регана и высокий римский легионер.

Девушка быстро объяснилась по-кельтски. Гончар отвечал, выпрямившись и глядя на Квинта сузившимися, враждебными глазами.

– Все в порядке, – сказала Регана. – Пендок говорит, что позаботится обо мне. Но он ничего не знал о том, что происходит. Он… он очень зол.

Квинт вздохнул. Разумеется, Пендок, как и любой британец, имел право на подобное чувство, но то, что он продолжал резко и возбужденно говорить Регане, явно уничтожило зыбкое доверие девушки. Она повернулась, не глядя на Квинта. Ее прелестное нежное лицо превратилось в каменную маску. Квинт уловил слово «ловушка», которому его научил Навин, и понял: бесполезно было доказывать, что он не имел скрытых целей, спасая Регану, что он сожалеет об ужасной жестокости по отношению к иценам. Ясно было, что Пендок ему не поверит, да и Регана, пожалуй, тоже.

– Прощай, – сказал он девушке. – Да сохранят тебя Юпитер и Фортуна под своей защитой, Регана.

Теперь она на него посмотрела.

– Римские боги… – произнесла она с невыразимым презрением и отвращением, и отвернулась.

Презрение Реганы угнетало Квинта все последующие три дня, что он провел в городе иценов. В конце концов, он был легионером, принесшим клятву императору исполнять приказы без рассуждений. И недостойно римлянина проявлять чувствительность и мягкость, и брататься с туземцами, которых приобщают к цивилизации ради их же пользы. Ему почти удалось заставить себя забыть Регану и те неведомые чувства, что она пробудила в нем.

И, в конце концов, сардонически думал Квинт, когда они двинулись маршем обратно в Колчестер, иценский инцидент закончился полным триумфом Ката.

Прокуратор был чрезвычайно доволен собой. Квинт, ехавший рядом с носилками, слышал его ликующие победные восклицания. Следом за кавалькадой тянулись двенадцать повозок с трофеями – бронзой, прекрасными британскими эмалями, золотыми оплечьями, браслетами и пряжками. Были там и мешки с иценскими монетами и огромный золотой щит, сорванный с двери дворца. Там же были шестеро новых рабов или заложников, как прокуратор, с несвойственной ему деликатностью, предпочитал их именовать. Это были высокородные ицены, из тех, что захватили во дворце. На них надели тяжелые железные ошейники, прикрепленные к цепям, которыми они были прикованы друг к другу между двух солдат.

– Триновантам полезно будет это увидеть, – постоянно твердил Кат Гектору. – Наглядный урок. Позже я проучу их в Колчестере – они очень небрежны в поклонении храму нашего божественного Клавдия.

– Ужасающе небрежны, возлюбленный хозяин, – подхватил Гектор, умудряясь кланяться, пока он рысил рядом с носилками. – Да, – триновантам будет полезно услышать, как ты сломил дух иценов.

Кат дернул себя за мочку уха.

– Эта Боадицея… она так и не издала ни звука… ни когда, мы секли ее, ни после, когда я великодушно позволил ей убраться в собственные комнаты с ее глупыми, скулящими девками. Можно подумать, они так уж серьезно пострадали!

Квинт потянул уздечку Ферокса, и, к глубокому изумлению, услышал собственный голос.

– А твоя милость не согласилась бы с тем, что это серьезное несчастье, если бы твой дом разграбили, твоих родственников обратили в рабство, тебя бы публично высекли, а твоих дочерей обесчестили?