– Я хороший солдат! – с жаром воскликнул он. – Только потому, что я не лижу сандалий жирного дурака прокуратора…

– И ты еще не научился придерживать язык и скрывать свои мысли, – невозмутимо продолжал Навин. – Но ты научишься.

Что бы Квинт не собирался ответить, он разом все забыл, ибо нечто в британце смутило его. Он внимательнее вгляделся сквозь сумерки.

– Навин! Ты в одежде триновантов! Препоясанная туника, высокие военные калиги, бронзовая бляха заложника – все исчезло. Вместо них на Навине были узкие шерстяные штаны. Тартановый плащ, сколотый витой кельтской пряжкой, лежал на его плечах. Подбородок его и верхняя губа, которые он прежде тщательно брил, были покрыты рыжеватой щетиной. А на лбу был выведен кружок синего цвета – знак военного вождя.

– Даже так, – сказал Навин, кивая и глядя на Квинта.

– Но что это значит?

– То, что я обнаружил вещи, которые мне не нравятся – и в Колчестере, и в Лондоне, и в особенности, в стране триновантов, где прежде правил мои отец. В Риме я был убаюкан верой, что мой народ облагодетельствован римской цивилизацией, что им хорошо. Это неправда. Я обнаружил, что их выселили из собственных домов в пользу римских ветеранов, которые оскорбляют и унижают их. Я обнаружил, что они опутаны долгами. А теперь Сенека, этот философствующий ростовщик неожиданно, без причины, взыскал к оплате все свои долги. Мой народ не может заплатить.

– Да, это плохо, – печально сказал Квинт. – История с иценами была ужасна, я знаю, знаю, но…

– Ицены – сегодня, тринованты – завтра, – а потом все остальные племена. Довольно, Квинт. Я и без того сказал больше, чем должен.

Наступило молчание. Квинт испугался, однако подумал – они ничего не достигнут. Племена не могут замириться даже между собой. Бедного Навина поймают и приведут назад. А потом его поразило неприятное сознание того, что это его долг —. сейчас же схватить непокорного беглого заложника. Его рука медленно потянулась к рукояти меча.

– Нет, мой Квинт, – произнес Навин, глядя все так же спокойно. – Ты слишком далеко зашел от лагеря – и прислушайся…

На протяжении всей беседы Квинт краем уха отмечал крики лисиц. И когда Навин призвал к молчанию, совсем рядом из рощи раздался короткий резкий лай. Ему ответил другой – справа, потом слева, впереди, и еще множество в отдалении. Этот хриплый, пронзительный звук доносился повсюду.

– Лисы, – быстро сказал Квинт. – Они всегда так шумят в брачную пору…

Но по спине у него пробежал холод, ибо глаза Навина изменились так же, как и его одежда. Они были отстраненными, издевательскими.

– Это не лисы, – произнес Навин. – Квинт, мы в последний раз встретились как друзья. Теперь возвращайся в форт. Тебе не причинят вреда. Время еще не пришло… Ступай.

Квинт подчинился. И пока он мрачно шел вдоль берега реки, то чувствовал себя под прицелом сотни пристальных невидимых глаз. Темный лес был полон неразличимых шорохов и движений. А Навин стоял там, где Квинт его оставил – суровый, неумолимый.

Вернувшись в форт, Квинт неохотно отправился доложить об опасном происшествии прокуратору.

Кат раскинулся на ложе, внимая игре Гектора на лире. Когда вошел Квинт со словами: «О, прокуратор, случилось нечто, о чем, конечно, ты обязан знать». Кат нетерпеливо смахнул крошки пирога с подбородка и, приподнявшись на локте, нахмурился.

– Ну, ну, в чем дело? Тебе известно, что меня нельзя беспокоить в этот час. О Юпитер! Никогда нет мне ни мира, ни покоя!

Квинт кратко рассказал о встрече с Навином, и прокуратор, подвыпивший, полусонный и совершенно не желающий из-за чего-либо волноваться, раздраженно заявил:

– И ты считаешь, что эта дурацкая история достаточно важна, чтобы меня тревожить? В любом случае мне никогда не нравился этот Навин. Предоставь ему одеваться, как он хочет и шататься по лесам. Как проголодается – вернется, вот и все.

– Но, прокуратор, ты не понял. Навин замышляет мятеж. Их сопротивление будет возрастать, и эти лисьи крики…

– Лисьи крики! – с презрением оборвал его прокуратор. Тебе вечно что-то мерещится, как тот друид в Кенте. Похоже, ты считаешь, что эти лисы – привидения.

Квинт побагровел, но отвечал по возможности спокойно.

– Нет, прокуратор, я уверен, что кричали тринованты из собственного клана Навина, символом которого, насколько мне известно, является лисица.

– Так пусть себе лают по лесам – звуки, весьма подходящие для британцев. – Кат развалился и зачерпнул с глиняного блюда засахаренных фиг. – Пошел вон, – приказал он, отворачиваясь от Квинта и обратился к рабу: – Продолжай играть.

И Гектор забрякал на лире.

И что, во имя Гадеса, могу я сделать? – в ярости подумал Квинт, уходя.

На следующий день они вернулись в Колчестер, и Квинт с радостью подчинился приказу отбыть завтра на север, в Линкольн, где расквартирован Девятый легион легата Петиллия. Ему предстояло путешествовать с отрядом федератов, направлявшихся еще севернее, в Йоркшир, где римляне поставили крепость в дикой стране бригантов.

Квинт наслаждался вечером в Колчестере. Он впервые посетил большие термы, пройдя через парную, купальню и массаж. Потом отправился в цирк, посмотреть бой гладиатора с медведем. Гладиатор был сильно покалечен, но все-таки убил хищника голыми руками. Это не походило на те грандиозные зрелища,