никакими силами.

Осторожно открыв дверь в дом, я оказалась внутри, в очередной раз сморщив нос от запаха масляной краски и растворителя. Казалось, воздух был просто пропитан ими насквозь.

В мастерской Рябцева не было. Я слегка удивилась, но не больше того. «Значит, спит», — подумалось мне, и я пошла дальше. Конечно, перед дверью, ведущей в спаленку, я приостановилась и постучала.

Мне никто не открыл. Никаких признаков жизни…

Пожав плечами, я уже собралась подождать его во дворе, подумав, что он пошел в скит за святой водой, но нечаянно толкнула дверь, которая легко поддалась и открылась.

— Господи! — вырвалось у меня раньше, чем я успела понять, что вижу. Схватившись одной рукой за косяк, а другой — за голову, я попыталась прийти в себя. «Что-то слишком много потрясений на сегодняшний день, Татьяна Александровна», — подумалось мне.

Рябцев сидел, тупо уставясь в одну точку прямо перед собой. Так как прямо перед ним находилась я, то получалось, что именно меня он рассматривает с такой бессмысленной улыбкой. Меня от его взгляда начало немного трясти, и к горлу подступила тошнота.

Он сидел в такой же позе, как и Гараян. И, похоже, был убит точно таким же орудием. Осторожно я подошла к нему и наклонилась в безумной надежде, что он все-таки еще жив, просто…

«Да что просто! — истерически завопил мой внутренний голос. — Неужели ты не видишь эту рану? Тонкий разрез, почти не испортивший рубашки… Ты пытаешься спрятаться, Танечка? Спрятаться от такой ужасной, но реальности?»

Его седые волосы были тщательно причесаны — как всегда, волосок к волоску. И почему-то именно от обыденности этой аккуратной стрижки, совершенно несоответствующей чудовищности ситуации, мне захотелось так заорать, что я еле сдержалась.

Когда мои негативные впечатления притихли, уступив место любопытству, я осмотрелась. Надо было попытаться выяснить то, чего мне уже никогда — я бросила на него взгляд, полный сожаления, — увы, уже совсем никогда не сможет рассказать Рябцев!

Осторожно подойдя к книжному шкафу, я осмотрела его содержимое. Книги меня не интересовали — в данный момент Овидий вряд ли сможет оказаться мне полезен. На самом верху стоял проигрыватель — допотопный, я таких уже лет пятнадцать не видела. Груда пластинок, большинство из которых составляли записи джаза и классики. Приподнявшись на цыпочки, я заглянула на сам проигрыватель, который был включенным. Диск вертелся вместе с пластинкой, которую я не замедлила снять. Нажав на кнопочку, остановила мельтешение проигрывателя. Уже собиралась положить пластинку в конверт, но мой взгляд привлек альбом с фотографиями. Не знаю уж почему, но я сняла его с полки и засунула в пакет. Вполне возможно, что он сможет оказаться мне полезен.

Потом вспомнила о пластинке, которую держала в руках, и посмотрела на название.

Как со мной не случился обморок, не знаю. Не люблю я таких вот шуток… Чувствуешь себя глупым кроликом, над которым решили посмеяться. Пластинка называлась «Пустыня любви»!

Я чертыхнулась и положила пластинку к альбому. Что же заставило старика Рябцева слушать именно эту пластинку в роковой для своей жизни вечер?

Я не судмедэксперт, но могу относительно определить время смерти. Рябцев был убит предположительно ночью. Около трех часов, чтобы быть точнее.

Я вышла из дома и огляделась. Тишина была оглушительной. Такое ощущение, что здесь никто не живет — только визгливая собака да монашенки в скиту… Опять вспомнился наш с Риткой капуцин. Легкая дрожь пробежала по спине. Что-то не нравится он мне…

Я вернулась к машине, и там, уже в салоне, прикрыв глаза, закурила. Осталось вызвать сюда милицию, но мне отчего-то сейчас стало так пусто, и удивительное равнодушие, вызванное усталостью, начинало побеждать меня. Все равно здесь на семь верст — ни одного телефона… Интересно, проклинал ли в последние минуты свою антипатию к цивилизации Рябцев?

Я подавила вздох, потому что теперь мои сожаления ничего изменить не могли.

«Ну и что ты застыла? — насмешливо вопросил меня внутренний голос. — Очень хочешь, чтобы тебя тут заметили? Тебе что, нужны осложнения?»

Я знала, что он, скотина, прав. Осложнения не нужны никому, особенно мне. Тем более что вернуться мне сюда придется.

Машина тронулась с места. Мне почему-то казалось, что, уезжая, я предаю беднягу Рябцева. Оставляю его там бог весть на сколько времени, с его мертвой улыбкой и тщательно расчесанными волосами.

Но такова жизнь. Надеюсь, он простит меня за это…

Через двадцать минут я уже была в квартире Риткиных родителей. Первым делом позвонила Мельникову и изложила ситуацию.

Он долго молчал, потом спросил:

— То есть он убит точь-в-точь как Гараян?

— Да, — кивнула я. — И, сдается мне, по той же причине. Только вот причину бы эту найти…

Потом я поведала о своей встрече с Лореттой, чем совершенно добила несчастного. Образ Лоретты показался ему таким же загадочным и произвел точь-в-точь такое же впечатление, как и на меня. Он долго пытался представить себе эту красотку, и больше всего его восхитили колечки на пальчиках.

— Слушай, тебе сегодня что, везет на экстраординарные происшествия?

— Мельников, — устало сказала я, — иногда мне кажется, что я родилась в тот момент, когда на небе происходила битва архангелов. Или планеты выстроились таким образом, что сразу все экстраординарные ситуации свалились на мою бедную голову. Так что сегодняшний день — всего лишь слабое звено в этой цепи. Ладно, давай закончим обсуждение моей явно незадавшейся судьбы. Лучше скажи, мне в милицию самой звонить или ты сошлешься на анонима?

Он подумал и сказал:

— Тебя кто-нибудь видел?

— Кажется, никого, кроме собаки, в поле зрения не наблюдалось.

Он подумал немного и, видимо, решив, что собака лишнего говорить не станет, вынес вердикт:

— Тогда я позвоню сам. Зачем тебе лишние навороты?

— В моей жизни, Мельников, так много этих самых лишних наворотов, что иногда хочется стать Офелией…

— Почему — Офелией? — испугался Мельников, представив мое бездыханное тело плавающим в зарослях камыша. Кажется, я понравилась ему в этой неожиданной для себя роли, поскольку он мечтательно молчал довольно долго. Наверное, не мог оторваться от созданного его воображением прекрасного образа.

— Потому что — «уснуть и видеть сны…», — прояснила я. — Когда ты наконец займешься самообразованием? Такое ощущение, что дальше Кафки твой интеллект простираться не желает! А трогательная Офелия и чересчур замороченный комплексами Гамлет тебя не интересуют?

Он рассмеялся:

— Ладно, Офелия. Изучай альбом, звони Лоретте и напрягай уставшие извилины. Я к тебе подъеду позже, разберусь сначала с Рябцевым.

— Да с ним и без тебя уже разобрались, — мрачно пошутила я, вешая трубку.

О, мой господь! Стоя под теплыми струйками душа, я пыталась освободиться от моральной усталости, но уходила только физическая! А эта проклятая вековая труха все еще пропитывала мою душу, и жизнь казалась мне такой невыносимо тяжелой именно потому, что где-то сидел аккуратно причесанный Рябцев. Я понимала, что человечество не погибнет без его стожков, но отчего-то мне было так печально, что он больше никогда не нарисует ни одного, что я начала подозревать, что по моему лицу катятся не только