– Ты что же, не возьмешь меня с собой? – прищурившись, спросила она.

Владислав отрицательно покачал головой.

– Не возьмешь, значит, да? – с угрозой выговорила Антонина.

Владислав молчал.

– Не возьмешь, значит, да? – повторила она все с той же угрозой.

– Не возьму, – твердо сказал Губанов и уточнил: – Тебя не возьму. А Сережку заберу. Я все решил.

– Сережку заберешь?! – ахнула Антонина. – Как – заберешь?

– А так, из детского дома. У нас там ему будет лучше.

– У кого это – у нас? – еще раз ахнула Антонина.

– Я женат, – выдохнул Губанов. – У нас тоже ребенок. Вдвоем с Сережкой им будет хорошо. А ты устраивай свою жизнь заново. Еще не поздно.

– Что значит – устраивай?! – распалялась Антонина. – Что значит – устраивай?! Он, значит, в Питере будет в шоколаде кататься, а я здесь что – помойные ведра выносить, что ли?

– Помойные ведра никто тебя выносить не заставлял, – махнул рукой Губанов. – Ты мне изменяла, помнится, несколько в другой квартире, благоустроенной...

Владислав обвел руками нехитрую утварь дома Антонины.

– Тебя сюда силком никто не запихивал, – продолжил Губанов.

– Это ты меня запихнул! Ты! Ты!

Антонина с кулаками набросилась на бывшего мужа, но, поскольку все же была женщиной и поскольку была пьяна, никакого результата этот ее выпад не дал. Владислав сгреб ее в охапку и бросил на диван, заломив ей руки за спину.

– А, вот так, значит, ты решил, тварь?! Так, значит, решил, тварь?! – продолжала сопеть, извиваясь, Антонина. – Еще изнасилуй меня здесь, я заявление в милицию напишу, и тебя посадят! И вообще, я все Тольке скажу, он от тебя мокрое место оставит, менеджер несчастный, только и умеешь, что со слабой женщиной справляться! А Вовке уж если скажу, так тот вообще тебя прихлопнет, ему по фигу, у него две ходки.

– Какое изысканное у тебя общество, однако, – отдуваясь от напряжения, съехидничал Владислав. – Две ходки – это, конечно же, уважаемый человек!

– Уж поуважаеместей, чем ты, – тут же нашлась Антонина, прекратив, однако, сопротивляться и не выдвигая косноязычных обвинений.

Владислав ослабил напор, а потом, видя, что Антонина вроде бы не проявляет никаких агрессивных устремлений, вообще выпустил ее.

– Только смотри у меня теперь! Только смотри у меня теперь! – потирая руки, угрожающе шипела Антонина. – Я всем расскажу, всем! И Тольке, и Вовке, и дяде Леше расскажу!

– А это еще кто? – уже с интересом осведомился Губанов. – Пахан-авторитет какой-нибудь?

– Дядя Леша – это, между прочим, вот такой мужик! – подняла вверх большой палец Тонька. – Вот такой мужик! А сын у него охранником работает, он тебя дубинкой-то отходит по печени... Я думала, ты как человек, приехал, чтобы помириться, подарок привез... Видишь, в чем я хожу-то, видишь?!

И Антонина, задрав халат, продемонстрировала его явную неприглядность прямо перед носом у Владислава. Тот отстранился.

– Денег я тебе никаких не дам, – нахмурившись, заключил он. – И вообще, давай кончай этот концерт, я уезжаю. Скоро приеду забрать Сережку. Хотя тебя это уже не касается. А сейчас – все, прощай...

– Это ты куда это? – Антонина резко рванула с дивана, но, не удержавшись на ногах и зацепившись за ножку стола, упала на пол.

Губанов тем временем уже открывал входную дверь.

– Приезжай, приезжай, – все тем же угрожающим тоном крикнула она ему вслед. – Толька тебе морду- то начистит, тварь чертова! Всю жизнь мне испортил, гад! Всю жизнь извозюкал, сволота!

– Она так долго кричала, даже посуду била, – закончил свой рассказ Губанов. – Это я уже с улицы услышал, когда за дом заворачивал. Хотя посуды у нее уже и не осталось вовсе...

– И вы с ней больше не встречались? – уточнила я.

– Нет, встречался, – возразил Губанов. – Сразу после того, как узнал о смерти Сережи. Прямо из милиции я поехал к ней.

– И что же было на этот раз? – заинтересовалась я. – Как она восприняла известие о смерти сына?

– Да как... – махнул в сердцах Губанов. – Поплакала минут пять да за водкой пошла. Вернее, я... пошел, – опустил голову Владислав. – Потому что очень плохо на душе было.

Я понимающе кивнула.

– Они ведь мне даже не сообщили о смерти сына, эти работнички детдомовские! – продолжал сокрушаться Владислав. – Надеялись, видно, что я передумаю Сережку забирать и не приеду больше.

Я снова кивнула: я помнила нелепые объяснения Морозниковой по этому поводу, но не стала рассказывать о них Губанову.

– И что же было дальше?

Губанов еще раз тяжело вздохнул.

– Слава богу, хоть этого сожителя ее дома не было. Правда, потом он все-таки приперся, и все стало еще хуже.

– Почему? – поинтересовалась я.

– Да потому, что перед его приходом с Антониной еще возможно было нормально разговаривать. Даже несмотря на выпитую ею водку. А когда он пришел, то...

Анатолий явился злой, как собака. Ему в очередной раз не заплатили денег за работу, а проще говоря, выперли вместе с напарником с колхозного рынка, где они подрядились разгружать ящики с рыбой. Несмотря на их опухшие и небритые лица, экспедитор по простоте своей душевной понадеялся на этих работничков. Работники доверия не оправдали: несколько ящиков их трясущиеся руки просто не удержали и вывалили содержимое на землю, пяток килограммов рыбы они попытались продать на том же рынке, и им это частично удалось: два карпа были проданы за пятьдесят рублей, на которые немедленно была приобретена бутылка дешевого спирта, тут же на радостях и распитая. Одним словом, приехавший через два часа экспедитор застал обоих грузчиков ползающими по снегу, пьяно матерящимися и пытающимися собрать вывалянную в снежной грязи рыбу. После этого оба были с позором отправлены восвояси.

Самое обидное-то было в том, что спирт кончился, а денег у Анатолия не было ни рубля. И шел он домой злой, в полной уверенности, что даже пожрать ему там толком не удастся, и согревала его только мысль, что сейчас он сможет успокоить свои нервы, начистив Тоньке морду – и за неприготовленный ужин, и за то, что она, собака такая, наверняка отыскала его заначку и всю выхлебала.

Но и здесь несчастного Анатолия поджидало разочарование: Тонька была не одна. Рядом с ней в доме находился какой-то тип, явно не понравившийся Анатолию с первого взгляда. Тип был тщательно выбрит, хорошо одет и вообще вел себя не как нормальный мужик, с которым можно, предварительно набив ему морду, обняться, как с родным, выпить водочки и, поговорив по душам, решить все проблемы. Кстати, бутылка на столе стояла. Но Тонька, зараза, конечно, умудрилась ее ополовинить.

«Спасибо хоть, что половину оставила, о муже родном в кои-то веки позаботилась», – подумал Анатолий. Перспектива выпивки его, конечно, порадовала, смущал только этот непонятный, невозмутимый мужик, с которым Анатолий явно не знал, как себя вести.

– Добрый вечер, – спокойно сказал мужчина и поднялся со старенького табурета, собираясь уходить. Но такое начало, совершенно понятное для любого нормального человека, Анатолию показалось неожиданным, нелепым и просто неадекватным. Как это уходить? А разобраться? Узнать, что он здесь делал и вообще по какому праву приперся к его законной бабе? А набить морду, в конце концов?

– До свидания, – без всякого перехода сказал мужчина, двигаясь к вешалке и снимая с нее замшевую куртку.

Анатолий еще отметил, что тот бросил взгляд сначала на недопитую водку, затем на Антонину, после