горячке, по молодости я и перенес это все и на сына. Конечно, это была ошибка. А с другой стороны, не уйди я тогда, сейчас ничего бы не было. И с Ириной – тоже.

На это ничего ответить я не могла и молча согласилась со словами Владислава.

– Ну, а алименты?

Владислав не ответил.

– Да, грустно все это, – признала я со вздохом.

– Но гораздо большее и очень грустное впечатление оставили у меня последние встречи с Антониной, совсем недавно, – признался, в свою очередь, Губанов.

Прослышав от институтского приятеля, с которым совершенно случайно он столкнулся в Москве, о незавидной судьбе сына, Губанов не на шутку забеспокоился. Такого он не ожидал. При всем том, что он знал, что за штучка его первая жена. А может быть, просто до поры до времени он об этом не задумывался. Но слух о пребывании Сережи в детдоме всколыхнул его. Он собрался и приехал в Тарасов.

Увы, слух подтвердился. В той квартире, где он некогда застал Антонину с любовником, уже жили другие люди. Соседка Маргарита Степановна, поминутно вздыхая и апеллируя то к богу, то к покойным Тониным матери с бабушкой, рассказала ему невеселую, но типичную историю с участием спившейся Антонины и юркого риэлтера, который на этом факте сделал свой бизнес. Антонина продала квартиру и переехала в худшую жилплощадь, пропив всю доплату.

Любовники у Антонины с каждым годом теряли свой социальный статус. От преуспевавших бандитов она прошла сквозь ряд милиционеров низшего звена, потом – выпивавших, но работавших и получавших регулярно зарплату заводчан и шоферов и наконец докатилась до самого дна. Ее последним сожителем был некий алкоголик Анатолий, удовлетворявшийся случайными заработками. Что касается самой Антонины, то она из красавицы с высокой грудью превратилась в тощую, неопрятную волоху с нечесаными волосами и ранними морщинами. И это всего-то за десять с небольшим лет!

– Я нашел ее в Змеином овраге, – грустно сказал Губанов. – Она поначалу меня не узнала, потом всплеснула руками и улыбнулась. Мне даже показалось, что она какая-то прежняя. Но... Это продолжалось всего-то минуту, а может, и того меньше. Бросилась на шею... Потом начала жаловаться. А потом, осмотрев всю обстановку и остатки вчерашней пьянки, я все окончательно понял. Выпив одну рюмку, она по новой начала осыпать меня упреками. Что я ее бросил, что я их, – Губанов подчеркнул слово «их», – их бросил! И ей ничего не оставалось, как отдать сына в детдом.

– А она вообще когда-нибудь сама работала? – спросила я.

– При мне – нет, – ответил Владислав. – Она же вроде того, с ребенком сидела. Хотя... Как это можно назвать – «сидела»?

– Сейчас она санитарка в больнице, – сказала я.

Владислав пожал плечами, показывая, что не уточнял место трудостройства своей бывшей жены и что оно его, собственно говоря, мало интересует.

– Да, она устроилась вроде бы на курсы медсестер, как раз после беременности, – помолчав, кивнул Губанов. – Было дело. Но ходила она туда через раз, все отсыпалась после ночных загулов.

– И все же вернемся к последним вашим встречам, – попросила я.

– Да, – кивнул Владислав.

– И вот что, ты хочешь сказать, что правильно поступил, что ли? – пьяно икнув, спросила Антонина. – Что правильно поступил, что ли? – с угрозой в голосе повторила она.

– А как я должен был поступить? – с оттенком презрения в голосе проговорил Губанов.

– Как-как... Бросил одну, и делай чего хочешь! Как жить-то мне было?

– Как все живут, устраиваться на работу, мужика найти приличного, коли уж со мной не получилось...

– Ага, мужика! – повысила голос Тоня. – Где они, мужики-то? Одна пьянь!

Губанов хотел было сказать что-то вроде того, что «каков поп, таков и приход», но промолчал.

– Ну, а ребенка сдать в детский дом – это что? – продолжил Губанов. – Это надо же было додуматься!

– А как мне его растить-то без отца?! – истерически выкрикнула Тоня.

У Губанова опять на языке вертелось что-то типа: «Ну а как же остальные без отцов растят?!» – но он снова сдержался. Он чувствовал, конечно, свою вину за сына, но одновременно никак не мог согласиться с тем, что тогда поступил неправильно. Однако Антонина была совершенно другого мнения.

– Для него же нужно и то, и другое, и третье! А мне когда деньги зарабатывать-то? Мне когда работать-то? А он болел каждые две недели. А в детском доме – там и накормят, и напоят, и спать уложат. Профессионалы, между прочим! Это мне Нинка посоветовала, помнишь Нинку-то?

Владислав кивнул. Он, конечно, помнил Нинку, подругу Антонины, такую же, в общем, непутевую девицу, которая забеременела от случайной связи, потом решила рожать, но в конечном итоге ребенок у нее умер. Чему мамаша была не то чтобы несказанно рада, но и убиваться нисколечко не стала.

– Она говорила, что, если бы у нее ребенок не умер, она бы точно в детдом его сдала. А что?! Сейчас она замуж вышла, другого родила...

– Ну, вот видишь – получилось же у человека! – воскликнул Губанов. – И у тебя может получиться!

– Получилось, – передразнила Антонина бывшего мужа. – Ну, а у меня вот не получилось! Такая вот я непутевая! Вся жизнь моя под откос пошла!

Антонина обхватила голову руками и уронила ее на стол. В душе Владислава затрепетала жалость. Он еще раз окинул взглядом всю убогую обстановку того жилища, куда непутевая судьбинушка забросила его совсем еще не старую, в общем, жену. Но выглядела Антонина постаревшей лет на двадцать. Она являла собой с точки зрения возраста существо абсолютно бесформенное и неопределенное. В ней боролись природная молодость и приобретенная годами пьянства старость.

Владиславу все же стало жалко Антонину. Он подошел к ней, вздохнул, сел рядом и погладил ее по голове. Антонина прекратила рыдать и медленно подняла голову, посмотрев на бывшего мужа заплаканными глазами.

– Ничего, все еще у тебя будет, – неуверенно произнес Владислав. – Бывало и хуже. Просто нужно постараться измениться.

– Как? – выкрикнула Антонина. – Как?

– Ну... – У Владислава не нашлось подходящих слов.

«Бросить пить, устроиться на работу...» – вертелся в голове набор банальностей.

– Вот если бы ты не ушел тогда, все по-другому было бы, по-другому! А сейчас...

Антонина пододвинула к себе опустевшую бутылку водки и с сожалением заглянула внутрь.

– Вот так, – развела она руками. – Вот так. Слушай, сгоняй за бутылкой, а? – вдруг предложила она.

Губанов, уже приготовивший было душеспасительную речь, снова презрительно отстранился.

– Никуда я не пойду, – мотнул он головой.

– Тогда я пойду, – упрямо сказала Антонина и, поднявшись и покачнувшись, направилась к двери.

– И ты никуда не пойдешь, – возразил Владислав и закрыл ей дорогу.

– Пусти, что ли! – раздраженно махнула рукой бывшая жена. – Пусти, всю душу ты мне вымотал!

И вдруг что-то щелкнуло в ее голове, и она затряслась в рыданиях, припав к груди Губанова.

– Владик, а помнишь, как мы с тобой гулять ходили, а? Помнишь?

– Да, – односложно ответил Владислав.

– А у вас в Питере холодно?

– Когда как, – не блистал Владислав красноречием. – А что ты спрашиваешь?

– Ну как... Ты же возьмешь меня с собой... Мне здесь так плохо, так плохо! Вот сейчас за водкой собралась идти.

– За водкой ты не пойдешь, – повторил Губанов. – А насчет Питера ты... как-то погорячилась, по- моему!

Антонина отстранилась от Владислава и посмотрела на него в упор.