совершенно не хочется. Настроение испортилось.

В общем, Давыдов был водворен обратно в шкаф, сыр, колбаса и торт — в холодильник, кофе… Ладно, пусть пока постоит — потом вылью.

Я легла на диван и взяла Церена. Так, на чем мы остановились? «Обе фигуры — быка (или носорога) и фантастического существа — равномерно перемежаются, покрывая весь фронтон, внутреннюю поверхность ворот… — Это мы читали. — …и заднюю сторону всей постройки.

Сами ворота были двойными: внутренние, главные ворота в два раза больше наружных. Ни один музей мира не смог бы поместить их под своей крышей. Поэтому берлинская реконструкция ограничивается лишь воспроизведением наружных ворот.

Из обломков кирпичей Касра…»

Я не заметила, как уснула.

Голубков, жалкий, небритый, сидел на трехногом табурете, шмыгал носом и время от времени вытирал глаза рукавом грязной рубахи. Мимо него взад-вперед шагал Королев с большими клещами в руках. В темном углу, почти незаметный, замер Смолин, не сводя красивых глаз с «известного бизнесмена».

— Я за что тебе платил? — Королев выругался. — Ты за что деньги получал? Чтобы эта баба (сие, кажется, про меня) в чужие дела нос совала? Почему этот дурак (а сие — про Голубкова) все еще не осужден? Ему давно пора на лесоповале вкалывать!

— Слушаюсь! — Майор отдал честь.

— Ты учти, — Королев подошел почти вплотную к Смолину и потряс клещами у того перед носом. — Ты у меня учти: землю жрать будешь; как на волка охоту устрою! Убери, пока не поздно, бабенку: если она до правды докопается, не только мне, но и тебе несладко придется.

Майор, стоя навытяжку, кивнул. «Известный бизнесмен» немного смягчился, бросил клещи на пол (от грохота я вздрогнула) и, ткнув пальцем в сторону арестованного, бросил:

— Займись этим.

Смолин снова отдал честь. Нагнулся, поднял орудие пытки. Но руки его сильно дрожали, майор не смог удержать клещи — и я опять вздрогнула. Лязг железа повторило гулкое эхо…

Еще не проснувшись окончательно, я открыла глаза. Бешено колотилось сердце. Телефон надрывался — значит, это звенели не клещи?

— Алло?

— Татьяна Александровна, добрый день, — раздался в трубке веселый голос моего возницы.

— Здравствуйте, Миша, — вяло ответила я.

— У вас что-нибудь случилось? — забеспокоился шофер. — Голос какой-то… не такой.

— Нет-нет, ничего! Вы купили коньяк?

— Конечно, поэтому и звоню. Пять бутылок. Что мне с ними делать?

— Отнесите в машину, возвращайтесь домой и сидите, ждите моего звонка. Возможно, вечером мы с вами совершим небольшую прогулку.

— О’кей! До свидания! — В трубке раздались короткие гудки.

Я села, облокотившись на спинку дивана. Сон, сон, это был сон! Сердце немного успокоилось. А главное — дал о себе знать верный признак пробуждения — мне захотелось есть.

Правда, читать за столом уже не было настроения, но это даже хорошо: говорят, без книги пища лучше усваивается.

Я вылила холодный кофе, сварила новый — и за пять минут от торта не осталось и следа. Поесть, что ли, сыру? Поела. Сделала пару бутербродов с колбасой… И тут меня осенило: хочу яичницу! С луком. Вкусную-вкусную…

Половина дня прошла в ожидании; бездействие угнетает. Когда же освободится Дима?

Только и делаю, что ем, пью, читаю — и жду звонка. Может, для проформы проверить алиби жены Королева? Набрала номер домашнего телефона известного бизнесмена.

Длинные гудки: либо никого нет, либо очень заняты. Ничего, я терпеливая, подожду… Пять гудков, шесть… Считаю до десяти и…

— Квартира Вадима Сергеевича Королева.

— День добрый. Вас беспокоит Иванова Татьяна Александровна. А с кем, простите, имею честь беседовать?

— Моя фамилия Белова, — вежливо ответили на том конце провода. — Я домработница и — по совместительству — гувернантка.

А, многоуважаемая моль! Вы-то мне как раз и нужны, сударыня!

— Мне необходимо задать вам несколько вопросов, разумеется, если вы не слишком загружены работой и можете на них ответить.

— Конечно-конечно! — с готовностью воскликнула мадемуазель Белова. — Я внимательно вас слушаю. Только — одну минуточку — утюг выключу.

Я машинально глянула на часы, чтобы засечь время.

— Алло? — Не прошло и сорока секунд. — Спрашивайте, пожалуйста. Может быть, вам неудобно говорить прямо сейчас? Если желаете…

Не желаю. Терпеть не могу угодливость! Вот так бледная моль — а я-то считала ее особой молчаливой.

— Мне очень удобно, поверьте. Именно сейчас. Итак, не будете ли вы любезны сообщить мне некоторую информацию о ваших хозяйках?

— Извините, — кажется, сеньорита оскорбилась. — У меня только одна хозяйка — Маргарита Алексеевна.

— Прекрасно, с нее и начнем. Может, вы потрудитесь вспомнить, что ваша единственная хозяйка делала вечером тринадцатого апреля?

Не будем ерничать, Татьяна Александровна. Вежливость, предельная вежливость. Не выходите за рамки приличий.

— Тринадцатого — это когда случилось несчастье?

— Именно.

— Сидела дома.

— Вы уверены?

— Конечно, уверена! — Госпоже Беловой мой вопрос, видимо, показался странным. — Я помогала Маргарите Алексеевне присматривать за девочками… Потом был звонок, соседи Маргариты Вадимовны сказали о несчастье. Вадим Сергеевич — он тоже был дома — сразу поехал. И такой переполох начался! Вы знаете, Маргарита Вадимовна очень плоха.

— Она заболела?

— Нет, физически нет. Но постоянно плачет. За девочками не следит. Сиротки жмутся к ней: «Мама!» А она совсем ушла в себя, о детях забыла, внимания не обращает…

— Сочувствую.

Что еще я могла сказать? Жалко детишек: они, похоже, потеряли не только отца, но — что еще страшнее — и мать…

— Тяжело смотреть, знаете…

— О… извините, я прерву вас, — а сколько времени вы знакомы с Королевыми?

— Я работаю у них два года. По рекомендации.