«Любя яблоко, можно любить человека».
«Наша демократия так же древна, как и Россия, а у тех [в Европе] с [17]89-го года».
«Общечеловек. Россия — новое слово: В том-то ее и национальность».
«Отрицают движение. Что же кричал народ? Стало быть, не было движения».
«Я двух дней не проживу с кем-нибудь в одной комнате».
«Я не спал. Отнесли, и… уже только в могиле мне показалось: как же это я умер, а всё знаю, только шевелиться не могу».
«Эгоисты капризны. Нежелание связать себя никаким долгом. <…> Эгоизм и страстное желание покоя и лени рождают желание освободиться от долгов, а вместе с тем и странное требование от всех к себе долгов. Неисполнение этих долгов к себе самому принимается как обиды, сердцем».
«Мы интеллигенция русская, плохие граждане, мы сейчас в обособлении. Не дадут нам чего — и мы дуемся».
«Никогда лик мира сего не переделать. Нечего и говорить об этом, приготовить ответы нельзя».
«Кто верит в Русь, тот знает, что она все вынесет и останется прежнею святою нашею Русью — как бы не изменился наружно облик ее. Не таково ее назначение и цель, чтоб ей поворотить с дороги. Ее назначение столь велико, и ее внутреннее предчувствие своего назначения столь ясно (особенно теперь, в нашу эпоху, в теперешнюю минуту, главное), что бояться и сомневаться
«Наш народ заключает в себе начала решить вопрос низшей братьи, четвертого сословия, без боя и без крови, без ненависти и зла, совершенно на иных началах, как думает решить его Европа».
«Даже в Англии нет столь яростных ненавистников России в настоящую минуту, как настоящие клерикалы».
«Подлинно Восточный вопрос в своей широте: католичество объявляет войну православию и хочет вести и человечество мечом».
«Всё в вопросе: правда ли, что существует заговор католичества… Есть ли заговор? В таком ли размере страшен он и велик, как мне кажется».
«Процветает борьба католичества с восточным христианством».
«Бой окончится в пользу Востока и России. Даже и лучше будет, если так решится дело. О кровь…»
«И уж разумнейшие клерикалы не упустили случая разжечь в католической и христианнейшей земле этой всевозможные волнения под всевозможными до неузнаваемости предлогами, видами и формами».
«Оставить славянскую идею и восточную церковь — все равно что сломать всю старую Россию и поставить на ее место новую и уже совсем не Россию. Это будет равносильно революции. Отвергать назначение [России] могут только прогрессивные вышвырки русского общества. Но они обречены на застой и на смерть…»
«…Восточный вопрос
«Нации живут великим чувством и великою всё освещающей и снаружи и внутри мыслью, а не одной лишь биржевой спекуляцией и ценой рубля».
«Я социалист, но переменил идеал с эшафота. Великая идея Христа, выше нет. Встретился с Европой во Христе».
«В самом деле: почему добродетель так страшна? Заменить бы ее какими-нибудь аксиомами экономическими и затем всем бы и воровать на здоровье».
«Католичество надеется на владычество и мутит воду».
«Высшее счастье (выше счастья нет, как увериться в милосердии людей и в любви их друг к другу)».
«Европа — 2-е отечество, мы любим Европу наравне с Россией, наша народная личность — всечеловечность. Пушкин».
«Самоутверждение, эстетику, искусство для искусства. Нет, уж лучше воспевать голых женщин».
«Болезни воли — всё фантастичнее. Как и вся наша жизнь с Петра».
«Решение правое, решение высшее, решение русское».
«…до понимания Пушкина еще вся Россия не доросла. Теперь вопрос о Пушкине вместо художественности перешел в вопрос о народности».
«Некрасов отдался весь народу, желая в нем очиститься, даже противуреча западническим своим убеждениям».
«Слишком виновную душу не надо иногда слишком явно и поспешно укорять в ее виновности, много уж и без того было муки».
«Души поэтов мягки и слабы, мягки и податливы, и чем больше пишут стихов, тем больше мягчают и подаются».
«Правда выше Некрасова, выше Пушкина, выше народа, выше России, выше всего, а потому надо желать одной правды и искать ее, несмотря на все те выгоды, которые мы можем потерять из-за нее, и даже несмотря на все те преследования и гонения, которые мы можем получить из-за нее».
«Если б даже было и доказано, что мы не можем быть лучше, то этим вовсе мы не оправданы, потому
