сердито. Но теперь возникает вопрос, кто же мог это сделать? И, разобрав все обстоятельства дела, мы приходим к выводу, что это могло быть либо уважаемое высокопоставленное лицо, либо, извините, адвокат. Что вы на это скажете, господин Свинтицкий? Как вам моя история?

Во время моего монолога адвокат держался великолепно. Ничуть не изменив своей сдержанности, он спросил после короткого молчания:

— Девушка, вы хорошо себя чувствуете? Может быть, вызвать врача?

Да, это вам не Саша. Здесь на понт не возьмешь. Было совершенно очевидно, что простыми словами со Свинтицким ничего не сделаешь. Поэтому я начала постепенно раскрывать свои козыри.

— Ну что ж, Георгий Семенович, если история моя показалась вам неубедительной, думаю, имеет смысл продолжить нашу беседу и рассказать вам о том, какие действия были предприняты мною по расследованию этого интересного дела не далее как вчера. Попрощавшись с вами, я не стала уходить далеко и, как выяснилось, поступила очень правильно, поскольку через некоторое время в дверь вашей конторы вошел этот самый Саша, с которым вы так любезно меня сегодня познакомили. А едва только Саша вышел, вы сразу же позвонили мне и сообщили, что дело мое вполне решаемо. Разумеется, такое совпадение меня заинтересовало. Я проследила за Сашей и в результате получила запись очень интересного разговора между Сашей и одним его другом. Разговор происходил в парке под елью. Там, на лоне природы, приятели сначала обсуждали ваше новое задание, а потом перешли и к более давним делам, тоже довольно интересным. Надеюсь, вы и сами сможете догадаться, о каких именно делах шла речь. К сожалению, сейчас представить вам эту запись не могу, — не захватила ее с собой. Но вы ни единой минуты не должны сомневаться, что в любое удобное для меня время я смогу представить ее… если не вам, то другим людям, тоже очень заинтересованным. Однако мне не хотелось бы оставлять вас совсем уж без подарка, поэтому вместо той записи я могу предложить вам для прослушивания две новые, сделанные мною сегодня. Одна из них — это запись нашего с вами разговора, а другая — запись моего разговора с Сашей. Он, кстати, произошел под той самой елью не более получаса назад. Увы, бедный Саша сразу раскололся. Стоило мне лишь слегка надавить на него, как он тут же сдал вас с потрохами. Не судите его строго…

Посмотрев на Свинтицкого ангельским всепрощающим взглядом, я достала диктофон и включила запись. Нашу с ним беседу он слушал довольно равнодушно, отчасти, может быть, потому, что содержание было ему известно. Но когда зазвучала вторая запись, и Саша начал рассказывать о том, как за спиной босса он сливал информацию разным журналисткам, адвокат пришел в ярость. Он даже пробормотал что-то нечленораздельное себе под нос. Вероятно, в адрес Саши.

Однако и на сей раз, вплотную припертый к стене моими аргументами, Свинтицкий сделал попытку отмазаться. Сменив раздраженное выражение лица на ироничное, он сказал:

— И вы серьезно думаете, что вот эти ваши грубо сфабрикованные подделки могут служить аргументами для каких-то обвинений?

— Ну почему же сфабрикованные…

— Кто поверит вам? Какой суд примет этот вздор в качестве доказательства? Напрасно вы обратились с этим именно ко мне, милая девушка. Еще, может быть, Сашу вы могли бы напугать такими пустяками, но не меня. Я знаю законы. Представленные вами записи не могут фигурировать не только в качестве доказательства чего-то, но даже в качестве аргумента, — говорю вам это со всей ответственностью. Не забывайте, ведь я адвокат, мне известно, как совершается судопроизводство.

«И даже слишком хорошо известно», — со злостью подумала я. Его упрямство начинало не на шутку раздражать меня.

— То есть вы не будете возражать, если я передам эти записи в распоряжение компетентных органов?

— …да и эта статья… Ведь это просто филькина грамота! Я знать не знаю никакой Ланы. Она могла написать о ком угодно. Насколько я понял, в статье даже не были названы фамилии…

— Вы хотите, чтобы я отнесла записи в милицию? — снова с нажимом повторила я.

Разумеется, Свинтицкий этого не хотел. Даже учитывая то, что эти записи — «грубо сфабрикованная подделка» и что они не могут являться доказательством. Поэтому он снова замолчал и некоторое время ходил из угла в угол по своему кабинету, раздраженно фыркая и что-то бормоча себе под нос.

— С чего вы взяли, что я убил Лану? — наконец спросил он.

— Не далее как десять минут назад я очень подробно разъяснила вам это.

— Ну да… разъяснила… Но вы же понимаете, что на самом деле все это — вздор. Даже если она и написала там что-то в этой своей дурацкой статье, все равно все это безосновательно, бездоказательно, и нужно быть полным идиотом, чтобы на этом основании обвинять человека в убийстве.

— Возможно, для предъявления обвинений в убийстве в статье и недостаточно оснований, но их вполне достаточно для того, чтобы начать расследование тех или иных случаев. В частности, и случая с поваром ресторана.

— Хе-хе… случаев… — зло усмехнулся Свинтицкий. — Хотелось бы пожелать вам успеха, девушка, да слишком уж мало у меня надежды, что вас приведет к чему-нибудь расследование этих самых… случаев. Может быть, вы и надеетесь на мою причастность к какому-то убийству, но сам-то я очень хорошо знаю, что этого не делал. Да и то самое «лицо», о котором вы так настойчиво упоминаете, тоже вряд ли могло участвовать в чем-то подобном.

— Ну, за других ручаться, может быть, не стоит, Георгий Семенович. Легко можно ошибиться. Мне ли объяснять вам это. Ведь вы же адвокат, — не упустила случая съязвить я.

— Хе-хе, — снова усмехнулся Свинтицкий. — Ручаться, пожалуй, и впрямь не стоит, но, к вашему сведению, это самое «лицо» меньше всех принимало участие в деле повара. Ко мне обратился другой человек, а это «лицо» просто выступало в качестве потерпевшей стороны, и если я ничего не путаю, даже не пришло на процесс.

— В самом деле? И кто же принял такое горячее участие в судьбе несчастной «потерпевшей стороны».

— Это, милая девушка, вас совершенно не касается.

— Вы, наверное, забыли, Георгий Семенович, я не просто милая девушка, я — частный детектив, и отыскать того, кто обратился к вам, для меня — просто вопрос времени. Вы можете помочь мне сэкономить время… а можете и не помогать. Я все равно получу то, что мне нужно, но хочу еще раз отметить, что, отказываясь помогать мне, вы даете лишний повод подозревать вас.

— Ах, как вы меня напугали… — снова попытался продемонстрировать иронию Свинтицкий, но было заметно, что он задумался.

Снова походив из угла в угол по кабинету и, вероятно, завершив обдумывание комбинации, он наконец сказал:

— Давайте договоримся так, — я называю вам того, кто попросил меня помочь в этом деле (с тем, разумеется, что вы не будете болтать на всех перекрестках, откуда у вас эта информация), а вы отдаете мне записи, и мы забываем эту историю, как страшный сон.

«Ах, вот как! — злорадно подумала я. — Значит, не такая уж это грубо сфабрикованная подделка — мои записи, если за них ты готов выдать своего заказчика». Впрочем, думаю, кроме желания получить записи, немаловажным мотивом для адвоката было и желание перевести стрелки. Ведь совершенно ясно, что, сосредоточив мое внимание на человеке, который заказал ему ложные обвинения, он сможет отвести внимание от самого себя.

Я сосредоточенно сдвинула брови, делая вид, что поглощена мучительными раздумьями относительно выгодности предложенной адвокатом мены, но на самом деле решение далось мне очень легко. Фишка была в том, что в самом начале беседы я, пользуясь нестабильным эмоциональным состоянием адвоката, улучила минутку и включила второй диктофон, который до поры до времени мирно лежал в сумочке.

Разумеется, сам Свинтицкий, слушая запись на диктофоне, который я держала перед ним, не мог предположить, что у меня имеется и второй. Я же, в свою очередь, смогла извлечь из ситуации максимум пользы. Свинтицкий потерял бдительность и наговорил на пленочный диктофон гораздо больше интересного, чем было записано на цифровой.

Поэтому я недолго сомневалась, отдавать или не отдавать первую запись. Вторая с лихвой компенсировала мою потерю. Но, конечно же, Свинтицкому знать об этом было вовсе не обязательно.

— Ну… не знаю, — медленно начала я, как бы все еще сомневаясь. — Ведь мне неизвестно, что это за