необходимости мщения.

Потому что он устал желать смерти тому, кто год назад разрушил его жизнь. Сломал ее из-за глупой похоти.

Сделал его несвободным и одиноким.

Он обязательно найдет ее.

Честно говоря, я плохо представляла себе, что мне делать с упавшим на мои руки шантажистом.

Невзирая на субтильность телосложения, юноша был тяжелым. А бабульки, собравшиеся во дворе, хоть и поглядывали на нашу скульптурную композицию с интересом, но их интерес был смешан с испугом и от этого становился праздным. Никто из дам не спешил мне на помощь.

Поэтому я могла рассчитывать только на собственные силы. Я подтащила его к лавке, бросая в сторону наблюдателей осуждающие взгляды.

По-видимому, в одной из них заговорила совесть, и она поинтересовалась, не нужна ли мне помощь и, может быть, следует вызвать «Скорую»?

Я буркнула:

— Не надо.

Женщина осталась стоять в отдалении, размышляя, надо или не надо вызывать «Скорую».

За это время я успела устроить слабонервного шантажиста на лавку и даже похлопать его по щекам. От мужественных прикосновений моих ладоней он очнулся. Открыл глаза и испуганно уставился на меня.

Потом, сообразив, по какому поводу он находится в моих объятиях, с силой, удивительной для человека, только что потерявшего сознание, схватился за рукав моего джемпера и прохрипел:

— Помогите… Ради бога, помогите…

Я поинтересовалась:

— А чем я, собственно, занимаюсь?

— Не мне, — покачал он головой. — Они убили Катю.

Я почувствовала, что внутри все похолодело. Вот только убийств и не хватало. Плохо мне жилось в Адымчаре.

— Где? — спросила я онемевшими губами.

Он попытался встать. С первой попытки у него это получилось плохо. Он зашатался, схватившись за спинку скамьи.

Участливые дамочки явно услышали про то, что кого-то убили. Они спешили раствориться в пространстве, бросая на нас любопытные взгляды.

Мы остались почти одни в этом богомерзком месте.

Он наконец встал и поплелся в подъезд. Я пошла за ним. Что мне еще оставалось? Такова уж моя идиотская судьба…

Робин сидел в кафе. Посетителей почти не было. Только он да парочка за столиком в нише.

Тихо играла музыка. Робин узнал мелодию, знакомую ему с детства.

«В моей душе осадок зла и счастья старого зола…»

Робин усмехнулся.

Когда-то он и подумать не мог, что это случится с ним. Что это — про него. Он не стал вслушиваться дальше в знакомый до дрожи текст. Зачем? Чтобы рана заболела сильнее?

Осадок зла в его душе начал заполнять все пространство. Иногда ему начинало казаться, что он сам — воплощение зла… Новое воплощение.

Перед глазами была та девица. Он не мог избавиться от ее присутствия. Девушка нелепо смеялась, стрела летела к ней, и ничего исправить он уже был не в состоянии… Он стал убийцей.

«Хотел бы я забыть — но не смогу…»

Костяшки пальцев опять выбивали нервную дробь на поверхности стола. Музыка волновала его. Пока еще волновала. Он знал, что, когда окажется за порогом боли, его перестанет волновать и она.

Куда же делась Катя?

Вопрос, который он задавал себе уже не в первый за сегодняшний день раз, опять возник в голове. Самым успокаивающим ответом было: «Она не смогла прийти».

Но в это он не верил. Он чувствовал: что-то случилось. Что-то опять сломалось в мироздании. В структуре бытия каждый раз, когда ему начинало улыбаться солнце, случалось нечто, разламывающее его на две части.

«Хрусть — и пополам»…

Нет больше Сережки. Нет больше Ксении. Нет больше…

Он прервал себя. Прекрати. Перестань. Заткнись. Ты жалкий ворон, призывающий несчастья…

Как тогда…

Боль в душе начала подниматься, заставляя сознание отступить. Он уже не мог сдерживать ее.

Куда ты делась, Катя?!

Мы поднимались по облупившимся ступенькам лестницы на второй этаж. Ступеньки были крутые, и мне начало казаться, что мы карабкаемся на Эверест.

Наконец парень толкнул дверь, и мы очутились в жутко темной квартире.

Мне показалось, что там вообще отсутствуют окна. Однако окно было, просто выходило оно прямо на стену.

Потому-то и было так пасмурно, как вечером.

Шантажист включил свет. На полу лежала девушка.

Ого. Если даже она и была еще живой, то ей срочно требовалась медицинская помощь. Ладно. Что- нибудь придумаем. Лишь бы была живой…

Я подошла. Почти на цыпочках. За моей спиной сопел и поскуливал насмерть перепуганный шантажист.

— Прекрати… — одернула я его.

— Это все из-за меня… — делал он слабые попытки нарушить мой запрет на нытье.

Я поняла, что унять его вселенский плач не удастся. Придется потерпеть.

Я подошла к девушке вплотную и присела на корточки. Дотронувшись двумя пальцами до тоненькой жилки на шее, с облегчением вздохнула.

Жилка пульсировала.

Заметив мой вздох облегчения, он вытаращился на меня с надеждой:

— Она… жива?

Во мне проснулось нечто похожее на материнский инстинкт. Я заметила его худую смешную шейку и торчащие уши. Это меня растрогало.

— Слава богу, — кивнула я, — все в порядке.

Я ощупала ее голову. Кажется, никаких повреждений. Во всяком случае, внешних.

— Принеси нашатырный спирт, — приказала я.

Он молча кивнул. Исчез в ванной комнате и через минуту опять появился с маленьким пузырьком в руках.

Я открыла пузырек с жидкостью, способной своим отвратительным запахом свести с ума даже мертвого.

Девушка поморщилась, чихнула и открыла глаза. Присутствие в квартире незнакомой женщины поразило девушку больше, чем собственное ее состояние.

Она с ужасом посмотрела мне в лицо и перевела взгляд на своего незадачливого друга. Обнаружив его присутствие, она успокоилась и вздохнула с облегчением.