казенное белье. А потом пришла Ольга, и по ее убитому лицу отец Василий сразу понял, что произошло что-то ужасное.

– Что стряслось? Ну, говори же!

– Кто-то опять в нижнем храме нахулиганил... – тихо сказала жена.

– Когда?

– Пока вы в область ездили...

Отец Василий соскочил с постели, обернулся простыней и выскочил в коридор.

– Куда вы, батюшка? – жалобно спросила Ольга. – Вы же раненый!

– Забери у сестры-хозяйки одежду, – жестко распорядился священник. – Я – в храм! – И прямо в простыне помчался к оставленному во дворе больницы «рафику».

Он домчался до храма в считанные минуты и, как был, в простыне рванулся к дверям нижнего храма. Оттуда бил желтый электрический свет, и он сразу увидел, что замок вывернут с мясом, а на ступеньках сидит, схватившись за голову, диакон Алексий.

Заслышав шаги, диакон обернулся.

– А-а, это вы батюшка... – печально сказал он. – Смотрите, что наделали... подонки...

Снова на полу красовались пентаграммы и странные знаки, снова иконы были сорваны со стен, а штукатурка была изуродована еще сильнее. Крестообразный косой орнамент покрывал все четыре несущие стены сплошным ковром. Словно сумасшедший скульптор вздумал придать нижнему храму безумный, языческий вид.

– Что это? – прикрыл рот руками священник.

– Не знаю... – так и не вставая со ступенек, покачал головой Алексий. – Я такого никогда в жизни не видел.

– Его надо поймать, – сжал челюсти отец Василий.

– Я тоже об этом подумал. Четыре дня в неделю отдежурить смогу, – со вздохом поднялся со ступенек диакон.

Священник благодарно взглянул на Алексия и подумал, что он, пожалуй, недооценивал преданность этого молодого человека церкви.

Около полутора часов отец Василий честно пытался заснуть, но убедился, что, несмотря на жуткое переутомление, не может думать ни о чем, кроме странных происшествий в нижнем храме. Злоумышленник определенно следил за ним и был прекрасно проинформирован об отъезде священника на областное ТВ. Его совершенно точно не интересовали иконы: в верхнем храме их было намного больше, и они были куда ценнее. Его столь же определенно не интересовали и драгметаллы: серебро на окладах осталось нетронутым. Определенно, и пентаграммы на полу, и косой орнамент на штукатурке имели ключевое значение, иначе он не повторял бы их раз за разом. Но что за магический обряд он исполнял в нижнем храме, оставалось тайной.

Соблазн предположить, что сегодняшнее покушение, как и то, когда ему порезали плечо, имеет отношение к этим орнаментам, был изрядный, но, поразмыслив, отец Василий признал, что нападение на него в нижнем храме, вероятнее всего, обычная случайность. Просто он помешал злодею исполнить свой план, а тот не хотел, чтобы его поймали за этим делом. Да и сегодняшняя погоня, скорее всего, просто совпала по времени с устроенным в храме вандализмом.

Он с трудом дождался утра и позвонил в патриархию. Отец Михаил оказался на месте и, внимательно выслушав коллегу, порекомендовал сделать фотоснимки нижнего храма и переслать ему. Однако выехать на место происшествия лично отказался.

– Вряд ли я смогу вам помочь в этом деле, ваше благословение, – мягко отвел он просьбу отца Василия. – Я никогда не сталкивался ни с чем подобным и просто не знаю, что это... Но вы можете обратиться в службу безопасности; подождите, я вам дам телефон.

Отец Василий аккуратно записал телефон церковной службы безопасности, но звонить не стал. Он понимал, что уж если отец Михаил не счел этот случай достойным внимания, там тем более не сочтут...

К девяти утра приехали менты, и отец Василий не выдержал и отвел их таки в нижний храм. Они тщательно осмотрели странные знаки, сделали несколько снимков, почесали в затылке, записали показания священника, забрали «рафик» и, пообещав держать отца Василия в курсе, исчезли.

А к десяти ему позвонил злой и беспощадный в своих оценках Костя и сказал священнику все, что думает по поводу его глупого, насквозь мальчишеского бегства из больницы. И лишь к обеду, за десять минут до начала врезки областного ТВ, священник вспомнил, что сегодня старый Новый год, а значит, по телевизору должны транслировать вчерашнюю запись. Он пощелкал пультом и сразу же увидел на экране себя.

– ...вы же понимаете, что православие и патриотизм связаны давно и прочно, – с гнусной, насквозь фальшивой интонацией говорил его телевизионный двойник. «Неужели я так выгляжу? – ужаснулся священник. – Господи, кошмар какой!»

Ведущая задавала наводящие вопросы; он, как мог, отвечал, но выглядело все это настолько натужно и неестественно, что было больно смотреть. «А сейчас я еще и про сектантов начну трепаться!» – с содроганием подумал он, но ничего не произошло: сразу после разговора о патриотизме пошел фрагмент из самого конца, а затем ведущая поблагодарила гостя студии и призвала телезрителей не пропустить следующую передачу. Пошла заставка, и отец Василий откинулся на подушки. «Слава тебе, господи! – подумал он. – Хоть у них ума хватило вырезать этот ужас!» И в этот самый миг на экране появился улыбающийся костолицый. Что-то о роли музыкального воспитания подрастающего поколения сказал за кадром диктор, что-то об искренности детского возраста – сам костолицый, но священник чувствовал: не они главные герои действа, и уже в следующий момент увидел детский хор. Одетые в снежно-белые костюмчики усть-кудеярские мальчики и девочки старательно всматривались в своего художественного руководителя и, едва он взмахнул руками, запели...

Они пели про землю и небо, про чаек и про далекие страны, и отец Василий все острее понимал, что проигрывает – глухо и безнадежно. Потому что руководил хором именно костолицый. И потому что ему удалось то, что и близко не удавалось православной церкви в Усть-Кудеяре – вплотную подойти и прикоснуться к невинным детским душам.

Отец Василий закрыл лицо руками. То, как смотрелись после его деревянного выступления о патриотизме и православии эти ангелочки, резко отбрасывало его назад. Американцы снова пустили в дело свою бесподобную способность из всего делать шоу и снова выиграли.

Отец Василий провалялся в постели три дня. Его морозило, а по ночам снились то голые тетки, то огромные освежеванные коровьи туши. Ольга уже устала уговаривать его лечь в больницу, и даже прибывшие отчитаться менты смотрели на красного от температуры священника с недоумением. Кстати, они и рассказали, что «рафик» уже лет шесть как списан с одного из областных предприятий и по документам давно должен догнивать где-нибудь на «Вторчермете». Ничего определенного не смогли они сказать и о «БМВ», тем более что номеров священник не запомнил. Так что никаких следов и почти никаких рабочих версий у милиции не было. И естественно, что по поводу таинственных знаков, изображенных на полу нижнего храма, милиция вообще ничего сказать не могла.

– Вы же понимаете, – пожимал плечами капитан. – У нас и специалистов таких нет.

– Вы секту проверяли? – интересовался священник. – Этих, «Детей Духа»...

– А что секта? У них все нормально. Может быть, у вас недоброжелатели какие есть? Вы никого на деньги не обижали? – поспешно переводили тему разговора в другое русло менты, и священник обреченно вздыхал: эти ребята звезд с неба не хватали, а главное, были глубоко повязаны служебными интересами главы райадминистрации...

Уже на следующий день отец Василий вышел на службу. Он видел, что посещаемость храма упала ниже некуда; теперь это был состоявшийся неопровержимый факт. Соответственно, снизились и сборы, и с такими сборами о том, чтобы восстановить свой сгоревший дом, нечего было и думать.

День шел за днем, и заморские миссионеры все более и более укрепляли свое положение. Они действительно организовали несколько новых фирм и действительно стали давать местным мужикам