мерзким цветочным духом. У Ольги хватило-таки настойчивости, чтобы засунуть его в маленькую оцинкованную ванну и хоть немного отмыть. Отец Василий клевал носом и норовил задремать прямо здесь, под звуки сбегающей по телу теплой струи из чайника и мерное поглаживание мочалки в ласковых Ольгиных руках.

– Не спать! – неожиданно жестко обрывала его сонные видения жена, и отец Василий по-детски обиженно хлюпал носом и моментально проваливался в сон опять.

А потом Ольга оттащила его в постель и до самого утра просидела рядом, глядя, как вздрагивает и покрывается холодным потом большое сильное тело ее мужа, а сам он то плачет, то грозит кому-то неведомому...

Ольга не разбудила его ни в шесть, ни в семь... И когда отец Василий проснулся, за окном сияло яркое зимнее солнце.

– Не вставайте, – сразу предупредила его попытку вскочить жена. – Алексий и сам управился.

– Управился? – изумился священник. – А который час?

– Половина второго.

– Дня?! – подлетел в постели отец Василий и тут же рухнул обратно: жена была права – можно уже не вставать.

Но поспать еще ему так и не удалось – минут через пятнадцать пришел Костя. Главврач районной больницы сел рядом и с полчаса прощупывал и простукивал друга и в конце концов дошел до того, что начал проверять рефлексы.

– Ты неважно выглядишь, Мишаня, – сказал он.

– Догадываюсь, – отозвался отец Василий.

– А что это за байки ты в милиции рассказывал? – искоса глянул в сторону попадьи Костя.

– Это насчет голых людей? – сразу догадался священник.

– Помнишь... это хорошо... – удовлетворенно вздохнул Костя. – Их что, действительно было так много?

– Сотни четыре, – приуменьшил на всякий случай отец Василий. Он уже видел вчера, как реагируют люди на правдивые оценки.

– А вчера в милиции ты говорил восемь-девять...

«Уже стуканули, негодные!» – подумал отец Василий и устыдился: другу можно было и не врать.

– Ты у психиатров никогда не наблюдался? – спросил Костя.

Отец Василий внимательно посмотрел другу в глаза: они были строги и взыскательны.

– Нет, Костя, никогда... и если ты думаешь...

– Я ничего не думаю, – оборвал его патетическую речь в самом начале Костя. – Но, как врач, считаю: тебе нужно отдохнуть. И основательно.

– Ты же видишь, чего они творят! – с мольбой и надеждой во взоре посмотрел священник на друга – Костя должен был видеть; он ведь не чета остальным...

– Вижу, – вздохнул Костя. – Десять тысяч рабочих мест они уже пообещали, а еще немного, и они, как великий Мао, станут народу десять тысяч лет счастья обещать... Афера, она и есть афера.

Отец Василий возликовал: он был почти счастлив, что не ошибся в товарище.

– Но это не повод доводить себя до такого состояния, – покачал головой Костя. – И еще: если ты снова порвешь на себе швы, я тебя в свою больницу не пущу! Ты понял? Мне уже на Женьку смотреть больно: четыре раза одно и то же место зашивать – это уж слишком!

А потом они просто сидели и говорили. О «Детях Духа» и прочих псевдорелигиозных практиках, о местной администрации и степени применимости к ней законов Паркинсона, о сексе и его внутренней связи с психическими отклонениями... И, надо признаться, давно уже отец Василий не чувствовал себя так хорошо – словно взял отпуск... Он и не чувствовал, как пролетело время и за окнами стемнело, и тогда Костя кивнул Ольге, помог уложить своего грузного друга в постель, сказал что-то на прощанье и спустя пару минут вышел... Но священник уже спал.

Отец Василий отлично отдохнул и на следующий день снова чувствовал себя боеспособным и мог сразиться с целым полчищем сектантов. А если бы не воспалившийся шов и не обязательство дважды в день подставлять ягодицу для укола, все вообще было бы хорошо. Но уколы приходилось делать, а шов покраснел и беспрерывно гноился.

Пожалуй, на сегодня у него не было определенных планов, и он даже немного успокоился и перестал беспрерывно прокручивать в голове планы торжественного изгнания «Детей Духа» из Усть-Кудеяра, но в обед ему неожиданно позвонил Медведев.

– Батюшка?

– Точно, Николай Иванович, – подтвердил отец Василий.

– Вы вот недовольство выражали, что мы, мол, сектантам зеленый свет дали...

Священник напрягся: разговор начинался не из приятных.

– А про то не подумали, что у нас, между прочим, демократия, так сказать, и плюрализм...

«Знаю я твой плюрализм, – зло подумал отец Василий. – Кого подгреб, того и поимел!»

– Мне вот телевизионщики позвонили из области, – продолжил Медведев. – Им сюжет нужен для передачи «Есть такой парень»... знаете? Так я сразу про вас подумал, говорю, есть у нас героический человек, и в больницу к старушкам ходит, и секцию для пацанов организовал...

Отец Василий почувствовал, что краснеет: из-за этой суматохи он уже недели полторы как ни пацанов не навещал, ни старушек...

– Так они приглашают вас для интервью...

– Когда? – священник почувствовал, как мигом пересохло горло.

– Сегодня можно... Если успеете приехать до четырех дня, они вас примут... Но только им срочно надо, они хотят уже завтра в эфир с передачей выходить, а никого... ну это... в общем, они торопили.

Священник автоматически глянул на календарь – двенадцатое января, но уже и без календаря он чувствовал, какая это удача! Завтра, на старый Новый год, когда все усядутся перед телевизором, у него есть шанс сказать людям все, что он думает.

– Еду! – решительно кивнул он и, нетерпеливо дослушав напутствия, бросил трубку на рычаги и повернулся к Ольге: – Я в область. Буду вечером.

До областной телестудии он добрался ровно к четырем. Здесь усть-кудеярского священника, похоже, никто не ждал, по крайней мере, редактора искали всеми наличными силами и по всем телефонам. Затем они с редактором долго ждали, пока освободится одна из двух студий, по ходу дела обговаривая примерный сценарий интервью, затем появилась ведущая – ушлая, циничная бабенка – и то же самое обговаривали с ней... Неизвестно, практиковалось ли подобное всегда, но у отца Василия сложилось мнение, что здесь все сценарии пишутся «на коленке» и за пять минут до начала передачи. Так что, когда все подготовили, на часах было восемнадцать ноль пять.

– А что вы можете сказать о воспитании подрастающего поколения? – как бы невзначай, с выражением огромного интереса на лице спрашивала ведущая, и отец Василий, теряясь и глотая окончания, говорил что-то о неразрывности таких понятий, как духовность и патриотизм, сам ужасаясь пошлости своих слов.

– А какие у вас отношения с остальными, так сказать, конкурирующими, конфессиями? – фальшиво улыбаясь, спросила ведущая, видимо предполагая, что батюшка расскажет, как давно он знает местного муллу Исмаила и какое огромное уважение они испытывают друг к другу, невзирая на некоторую напряженность в Палестине и югославский религиозный сепаратизм.

И тут священника понесло.

– Какие могут быть отношения с аферистами? – заикаясь от волнения, спросил он. – Если секта обещает за полтора месяца обеспечить город рабочими местами, а сама, по примеру «Белого Братства», превращает людей в зомби, то что это за вера такая?!

Он говорил и говорил – о сатанинских, по сути, обрядах под маркой служения творцу, о гордыне, движущей устремлениями почти всех известных псевдорелигиозных деятелей, – он говорил, не давая