не потянулись бы и остальные звенья цепочки, приведшей в результате к пяти трупам сильных, молодых мужчин. Не будь этой лжи – и все решилось бы там, на месте, сразу и навсегда.

Лишь с огромным трудом он довел утреннюю службу до конца и, чтобы сделать хоть что-нибудь, позвонил Косте.

– Привет-привет, Миша, – холодно отозвался из телефонной трубки товарищ. – Ты что же это у меня в больнице свои порядки наводишь?

Отец Василий хотел объяснить, но понял, что тогда ему снова придется врать, а ложью он был сыт по горло.

– Прости меня, Костя, – только и попросил он.

– Между прочим, я в твою церковь со своими порядками не суюсь.

Отец Василий снова хотел сказать, что храм не его, а божий, но не поддался греху противоречия и просто извинился еще раз.

– У меня вся воспитательная работа с персоналом к чертовой матери полетела! – повысил голос Костя. – Пришел, видите ли, мой лучший друг, отпихнул медсестру, вытащил тяжелого послеоперационного больного из кровати и увез в неизвестном направлении! Это, по-твоему, порядок?!

– Нет, разумеется, еще раз прости. – Ладно, хватит об этом, – внезапно прервал себя Костя и сердито добавил: – А то я, как думать об этом начинаю, все просто из рук валится! Как там твой пост – продолжается? Или, может быть, заедешь?

– Заеду, конечно, Костя, о чем разговор? – ответил отец Василий, получил одобрительное «ну то-то же», положил трубку и тихо, немного истерично засмеялся – Костя был неисправим.

Этим же вечером все духовные труды отца Василия полетели – не будем называть к какой матери. Они с Костей надрались до такой степени, что чуть не пошли искать женщин. Точнее, женщина срочно понадобилась главврачу, а священник настойчиво предлагал тут же провести обряд обручения, буде найдется особа, действительно достойная его лучшего друга.

– Делай, как я, Костя, – хлопал главврача по спине широкой ладонью отец Василий. – Посмотри, какую я себе нашел! Золото! Изумруд! Пальма палестинская!

– А где ты такую нашел? – с трудом удерживал голову Константин.

– Эх, братишка! – вздыхал священник. – Олюшка одна такая.

– Жаль, – пытался развести руками в разные стороны главврач, но едва отрывал их от края стола, как терял опору и падал лицом в рассыпанную по всему столу рыбью чешую.

В поисках то ли истины, то ли женщины они даже вышли на улицу, но там друг друга потеряли, и отец Василий, поискав товарища в ближайших кустах, вспомнил, что Ольгу нельзя заставлять волноваться, перешел на автопилот и побрел домой.

Конечно же, Ольги не было дома, ни в этот вечер, ни на следующее утро. Жена отца Василия всегда приводила задуманное в исполнение и теперь жила в небольшой Веркиной комнатке, в частном одноэтажном доме на противоположном конце Усть-Кудеяра. А у отца Василия началась безрадостная холостяцкая жизнь.

Он просыпался в пустой постели, брел принимать душ и готовить простенький завтрак, затем шел в храм и проводил утреннюю службу, а в обед торопился домой, чтобы проследить, как там управляются строители.

Они, разумеется, управлялись. Он им платил, и этого в безработном, затихшем в безвременье Усть- Кудеяре было достаточно. Бригада быстро перешла на отделочные работы внутри дома, и он, в конце концов, отдал Петровичу ключи и даже перестал приходить на обед – видеть свой дом пустым никакого желания не было.

Нормальная работа храма восстановилась, и прихожане, привыкшие было к тому, что службы нет-нет да и срываются, почти как в соседнем Желтокаменске, снова начали приходить в храм ежедневно и сверять часы по началу богослужений.

Наверное, единственное, что по-настоящему радовало отца Василия в эти дни, была преданная любовь так неожиданно привязавшейся к нему Стрелки. Кобыла встречала его со службы радостным ржанием и ластилась, как собака, выпрашивая кусочек рафинада. Вообще, Стрелка оказалась ужасно любознательна и совала свою теплую, губастую морду во все, что происходило вокруг, только строительный шум ее раздражал, и, как только появлялся Петрович со своей бригадой, она, издавая трубные звуки и выражая крайнее недовольство, удалялась на привычное пастбище к речке Студенке.

Хозяин лошади, несмотря на клятвенные обещания, все не появлялся, и отец Василий даже начал подумывать, не съездить ли к нему еще раз. Хотя, если честно, мысль о том, что однажды кобыла не встретит его тихим, ласковым ржанием, была ему неприятна. Настолько неприятна, что как-то он даже подумал, а не выкупить ли ему Стрелку насовсем. Пока он не знал о содержании лошадей в домашних условиях почти ничего: ни сколько сена ей потребуется на зиму, ни нужна ли ей конюшня и подойдет ли для этой цели сарай. Но чувства, которые он испытал, прикидывая, как справиться с такой задачей, были самые теплые.

Где-то в эти дни ему и позвонили из обладминистрации. Новый заместитель губернатора Сергей Сергеевич Воронков, не так давно начавший курировать связи с представителями конфессий, любезно поздоровался и поинтересовался, как идут дела.

– Спасибо, Сергей Сергеевич, – несколько удивленно поблагодарил заместителя отец Василий. – Хвала господу, сейчас проблемы поуладились. В теплоцентраль нас врезали.

– Я не об этом, – мягко остановил его Воронков. – Я про этот неуместный конфликт, в который вас втянул Ковалев.

Священник ошарашенно замер. До этого дня областные структуры происходящим в Усть-Кудеяре интересовались только в меру служебного долга.

– Я звоню прежде всего для того, чтобы заверить вас: областная администрация в стороне не останется, – продолжил заместитель. – С церковью у нас давние и плодотворные отношения, можно сказать, дружба, и мы, разумеется, не позволим Павлу Александровичу катить на вас бочку.

Простонародное «катить бочку» в конце исполненной благородного негодования речи выглядело столь нелепо и вульгарно, что священника передернуло. Но от комментариев он благоразумно отказался. Сергей Сергеевич сделал еще несколько телефонных реверансов, чуть ли не поклялся в вечной преданности, сказал что-то еще столь же нелепое, типа «вы у нас все-таки не кришнаиты какие-нибудь», и завершил беседу несколькими общими фразами.

Потрясенный священник долго не мог прийти в себя, но потом задумался. Подобные звонки никогда не бывают беспочвенными – это он знал. А значит, прямо сейчас затевается нечто, способное если и не потрясти православный мир Усть-Кудеяра до основания, то по меньшей мере нанести ущерб отношениям церкви и власти. Понятно, что в области этого не хотели, и такой звонок мог быть своеобразным «алиби» областной администрации, если что-то пойдет не так. Было очевидно, что в Усть-Кудеяре готовится против отца Василия что-то мерзкое, к чему губерния никакого отношения иметь не хотела, хотя обо всем знала, и опять-таки, судя по звонку, не препятствовала. Насчет «мы не позволим» отец Василий иллюзий не питал – обязательно позволят, иначе и разговора этого не состоялось бы.

И уже вечером того же дня отец Василий убедился, как верно он оценил ситуацию: «мерзость» действительно готовилась. Храмовый сторож Николай Петрович пришел на службу пьяный вдрызг и, роняя крупные хмельные слезы на отглаженную рясу отца Василия, упал священнику на грудь.

– Я им ничего не сказал, батюшка! – прорыдал он. – Меня не запугаешь!

– Кто вас пугал, Николай Петрович? – ответил на объятие священник. – Кто и чего от вас хотел?

Оказалось, Николая Петровича шесть часов продержали в ментовке, выясняя, куда именно и в каком количестве делся пиломатериал, лежавший в прошлом году на храмовой территории.

«Мерзавцы!» – заскрежетал зубами священник. Он уже все понял. Сложилось так, что патриархия сама разбиралась в своих внутренних проблемах, почти не приглашая власти ни к ревизорской, ни к следственной работе. За исключением, пожалуй, тех случаев, когда случались кражи – тут без помощи «внешних сил» обойтись было сложно. И в милиции к этому разумному принципу, как правило, относились с должным