двадцати секунд, получит взрыв ста граммов пластиковой взрывчатки. Вот так.
– И что же ты... хочешь сделать?
– Я передам эту информацию прокурору Никитину. По крайней мере, он самый порядочный прокурор, которого я когда-либо видел в жизни.
– Никитину-у? Но это же... но это же твой смертный приговор!
– Да нет... только пожизненное заключение.
Фокин поднялся с лавки:
– Не надо этого делать, Владимир...
– Тебя не поймешь, Афоня, – оборвал его Свиридов. – То ты говоришь, что нельзя вести себя как продажная сука и продавать кровь брата, теперь встаешь в позу и говоришь прямо противоположное.
– Но не так же!
– А что ты предлагаешь?
Фокин смешался и, обхватив голову руками, пробормотал:
– Я не знаю... не знаю...
– Или сделать так, как я сделал это в Питере, когда перестрелял половину причастных к убийству моего дяди? – холодно проговорил Владимир. – Нет. Не хочу. Там было совсем по-другому. Да если бы я даже и захотел уничтожить Климовского, Бородина и иже с ними... зачем? Я ведь точно такой же, как они. Только еще хуже. Нет... – Свиридов поднялся с лавки и, прижав к себе ноутбук, решительно выговорил: – Я решил верно. Завтра утром ты и я встретимся с Никитиным. Так будет справедливо. Для меня и для всех. Да... с Никитиным.
– Но как? Ведь если ты говоришь, что система слежения у Климовского...
– Как? – перебил его Владимир, и его угрюмое, сумрачное лицо внезапно просияло. – Да ведь мы же с тобой поссорились! Ведь ты же выскочил из машины и убежал в арку! А куда теперь тебе идти, кроме как...
– ...на работу дворником в прокуратуру, – договорил за Свиридова Фокин. – Ведь, если мне не изменяет память, меня оттуда еще никто не увольнял...
Глава 11
Прокурор Никитин и олигарх Маневский
Афанасий Фокин вернулся в коммуналку, из которой его так возмутительно забрали сутки назад, под утро. Дверь, как он и предполагал, была открыта, и он вошел в темную прихожую, тут же получив в лицо удар... ароматами прокисших щей, грязной одежды, и вообще – убогой и унылой затхлости.
После того, что он видел в загородном доме Свиридова и в квартире Светланы Маневской, эта безвылазная коммунальная нищета показалась ему особенно жуткой и омерзительной. Жить бедно, но честно... нет, лучше широко раскинуть мозгами от контрольного выстрела в голову.
Впрочем, долго он тут не задержался – быстро переоделся в одежду, более соответствующую традиционному имиджу российского дворника, а потом сложил пальто, костюм, ботинки, шарф и иже с ними в шкаф. Было уже около шести. Пора было и на работу.
Прокурор Никитин был зол. Увидев Фокина, он тут же накинулся на него со словами:
– Ну где ты шляешься, е-мое? Тут тебя искали-искали, потом этот идиот Кольцов сообщил, что ты нажрался и тебя забрал Свиридов. Черт-те что!
– У меня к тебе разговорчик, Александр Тимофеич, – сказал Фокин.
Тот подозрительно покосился на гладко выбритое лицо дворника, на его аккуратно подстриженные волосы и проговорил:
– Ну... зайди после одиннадцати.
– Сейчас, Тимофеич. Сейчас. Это очень важно...
Прокурор помолчал, а потом коротко кивнул и сказал:
– Понятно. Пойдем.
– Куда?
– В кабинет, конечно.
– Нет, в кабинет не стоит. Пойдем в туалет. Я там, кстати, еще не убирался.
– Почему в туалет?
– Приспичило, – многозначительно сказал Фокин. – Только не пугайся, Тимофеич, и не делай больших глаз, – произнес Афанасий уже в туалете. – Я к тебе вот с чем пожаловал, – и он протянул хмурому Никитину запечатанный конверт. Нет, это не комплект туалетной бумаги.
Александр Тимофеевич надорвал его и вынул оттуда листок, в котором значилось: «Камера хранения номер 118. 13.00.»
– Что все это значит? – после долгой паузы проговорил прокурор.
– А значит это только то, что в сто восемнадцатой камере на одном из московских вокзалов лежит диск с информацией, которая крайне заинтересовала бы тебя.
– Что на этом диске? – отрывисто спросил Никитин.
Фокин медленно обернулся и обвел стены пристальным взглядом.
– Узнаешь, – коротко ответил он.
Прокурор покачал головой, а потом сказал:
– Кажется, я знаю, кто тебя прислал.
– Если знаешь, то придержи язык, – резко проговорил Фокин. – Идет большая игра, понимаешь? И никто из нас не представляет, сколь велики ставки в ней.
– На каком вокзале находится диск?
Фокин снова оглянулся, а потом наклонился к уху прокурора, и с его губ скатилось название одного из столичных вокзалов.
– А как же он сам? – спросил прокурор. – Так просто пойдет под суд, который, если все подтвердится, будет беспощаден... если, конечно, он доживет до суда.
Фокин прищурился и окинул Александра Тимофеевича гневным взглядом.
– Доживет, – наконец коротко проговорил он. – Если, конечно, захочет.
– Что-то часто приходится менять руководителей второго отдела, Михаил Иосифович.
– Да уж, Евгений Ильич. Ну, что будем решать по вопросу со Свиридовым?
– Это как БАМ скажет.
– Пока что, я полагаю, можно его оставить, – сказал Климовский. – Человек явно дружит с головой и не собирается устраивать глупых вендетт на потеху «желтой» прессе. Хотя, конечно, Свиридов опасен. Но другие люди и не сумеют работать во втором отделе.
– А парнишку жаль, – сказал Бородин.
– Которого?
– А вот этого... Анисимова.
– Вы хотите сказать – Свиридова-младшего?
– Вот именно.
– Это с каких пор вы стали таким жалостливым, Евгений Ильич?
– Не надо путать жалость с сожалением. Разве шахматист, из-за зевка проиграв фигуру, пусть даже пешку, жалеет ее? Нет, ему просто досадно, что он ее потерял. Вот у меня примерно те же самые ощущения. Ведь этот Илья был не самой ненужной фигурой в вашей игре, Михаил Иосифович, не так ли? Пусть и пешкой?
– Ну... со временем я надеялся поменять эту пешку на ферзя, – сказал Климовский.
– А кто ферзь? Свиридов-старший на ферзя пока не тянет.
– Да, он скорее пока конь, который способен перепрыгивать через головы более значимых и ценных фигур и в конечном итоге ставить «вилки» королю и ферзю. Один из таких ферзей уже попался.
– Вы имеете в виду Солонского, Михаил Иосифович? – осведомился Бородин.
– Совершенно верно. Я совершенно напрасно прикрепил к Свиридову контркиллера. Он оказался слишком классным профессионалом, чтобы попасться на такую уловку. Но Микулова нужно было менять: паренек вдруг захотел играть самостоятельно.
