обычной командировке.
«И всего-то?» – чуть не воскликнула я с радостным удивлением... Поручение никак не представлялось мне чрезмерно сложным.
Надо ли говорить, что я согласилась?
Лаптев заставил меня трижды повторить фразу, которую я должна была передать этому самому Кроту, предупредил, что каждое слово в этой фразе имеет свой особенный смысл и искажать ни одно из них категорически нельзя. Я с готовностью повторила. Тоже мне – сложности! Память меня пока не подводила...
Выдав мне сто пятьдесят долларов командировочных, Лаптев вдруг заявил:
– Давай, девочка, не теряй зря времени. Московский поезд отходит всего через полтора часа. Ты как раз на него успеешь...
«Вот старый хрыч! – подумала я. – Опомниться не дает, сообразить – что к чему...»
Я отправилась на вокзал за билетом.
...С водителем «помидоровоза» я постаралась расстаться при первой же возможности. А такая предоставилась еще под Москвой, когда мы пересекали железнодорожную линию. Наш «КамАЗ» застрял на переезде в длинном ряду других машин, и, пока мы стояли, я разглядела вдалеке между деревьями остановочную платформу.
А когда перед замершими на переезде автомашинами промчался электропоезд, я окончательно поняла, что пора сменить средство передвижения. Ни секунды больше не думая, я подхватила свою сумочку, рванула ручку двери и, спрыгивая на землю, дружелюбно крикнула не ожидавшему от меня такой прыти водителю:
– Ты про меня уже забыл! Иначе тебя закопают в твоих помидорах!
И скрылась между деревьями, за которыми угадывалась платформа. Осмелевший после расставания со мной водитель что-то кричал мне вслед, но я не разобрала ни слова. Да пошел он к черту! Кричит и пусть кричит. Он мне и так надоел смертельно. Насколько же приятней быть одной и не ждать опасности со стороны какого-то идиота, что сидит рядом с тобой!
В одиночестве мне и думалось, и шагалось легко, настроение подскочило до самой верхней отметки. Мне было радостно шагать к остановке электрички, которая отвезет меня в Москву. Радостно, несмотря на то что ехала я в город, в котором у меня не было никаких родственников, как, впрочем, не было их у меня и в других городах России, и где я знала двух-трех человек из всех десяти миллионов жителей. Это были какие- то старые мои подружки, которые скорее всего уже забыли о моем существовании, а если и вспомнят, то не придут от этого в восторг.
Платформа оказалась безлюдной, только какой-то старичок дремал на перевернутом вверх дном ведре в тени расписания электропоездов.
– Следующий на Москву не скоро пойдет? – спросила я у старичка.
Он посмотрел на меня сонным рассеянным взглядом и мотнул головой на расписание, висевшее над ним. Я углубилась в его изучение.
До электрички было минут пятнадцать. Все это время я проторчала на платформе, вышагивая по ней из конца в конец под лучами нежаркого утреннего солнца и наслаждаясь ощущением свободы и открывающихся передо мною перспектив. Правда, какого рода это были перспективы и в чем они заключались, я старалась не думать и даже нарочно отгоняла от себя такие мысли, если они начинали лезть мне в голову. Не хотелось портить себе настроение.
Подошла наконец электричка, мы со старичком сели в нее, двери закрылись, и мне показалось, что все мои проблемы решены. По крайней мере, на ближайший час, пока я буду ехать к Москве.
Народу в вагоне было много, я с трудом отыскала себе место, уселась между двумя тетками дачно- интеллигентного вида, и мне тут же вспомнилась моя недавняя поездка в Москву – по поручению Лаптева...
Глава 9
Я тогда обернулась за один день. Вернее, в Москве была только один день, еще два у меня ушло на дорогу туда и обратно. Но ночевать мне тогда в Москве не пришлось, потому что поезд из Арбатова приходит в Москву утром, а обратно идет поздно ночью, уже после полуночи, поэтому о ночлеге у меня голова не болела. Тем более что я была уверена, что успею выполнить поручение Лаптева всего за пару часов, а остальное время буду просто гулять по московским улицам и развлекаться. И такая перспектива меня нисколько не огорчала.
Но я угадала только часть программы, а именно – связанную с прогулками по Москве. Мне и в самом деле пришлось немало в тот день попутешествовать. Но если уж вспоминать, то по порядку.
Выйдя из поезда на Павелецком вокзале и добравшись на метро до Казанского, я принялась расспрашивать прохожих, где мне найти кафе «Пробоина». Удивительно, но из ста человек, которым я успела задать этот вопрос, пока мне это не надоело окончательно, девяносто пять оказались приезжими и лишь смущенно улыбались в ответ или просто отмахивались. Пятеро же москвичей посмотрели на меня как на полную дуру и в один голос уверенно заявили, что первый раз слышат такое название.
Я несколько приуныла. Поручение Лаптева уже не казалось мне таким элементарным. Я вернулась на Казанский вокзал, единственный известный мне точно надежный ориентир в моих поисках, уселась на каменный парапет около огромного универмага и закурила, размышляя, где же может находиться эта загадочная «Дыра» и как мне об этом узнать.
Мимо меня то и дело проходили мужчины, то в одну, то в другую сторону, пока меня наконец не заинтересовало столь «однополое» движение. Проследив глазами курс одного из них, я уперлась взглядом в вывеску «Пиво». И едва не хлопнула себя ладонью по лбу. Ну конечно! У мужиков нужно спрашивать! Но спрашивать только у местных, то есть не просто у москвичей, но именно у тех москвичей, которые постоянно бывают в интересующем меня районе. Рядом с Казанским вокзалом.
Подумав еще минут пять, я набрела на мысль, показавшуюся мне удачной. Я отправилась на поиски носильщиков. Уж эти-то люди должны знать все! Первый же из них, молодой еще на вид парень, ничего не знал о «Пробоине», но знал человека, которому наверняка известно все, что находится вокруг Казанского вокзала.
– Бутылку «Анапы» купишь ему? – спросил парень, которому, как я поняла, хотелось со мной подольше пообщаться. Дело для мужчин обычное.
Я с готовностью кивнула.
– Куплю водки бутылку.
– Тогда пошли. Но водку он уже не пьет. Купи лучше «Анапы»...
Я сделала, как мне посоветовали – купила в ларьке бутылку «Анапы», и парень повел меня вдоль крайнего левого пути, кажется первого, в сторону от вокзала. Минут через пять, попрыгав по шпалам и продравшись через какие-то кусты, мы с ним пришли к металлическому ангару, в который входил один из путей. Вероятно, это было какое-то ремонтное депо или что-то в этом роде. Черт его знает, я так и не разобралась.
Поминутно рискуя перемазаться в мазуте, саже, масле и прочих прелестях, я проследовала за парнем внутрь этого сооружения. В одном из закоулков оказалась тесная маленькая каморка, в которой и находился тот, кто мне был нужен. Это был старый иссохший мужчина лет, наверное, семидесяти с лишним, который точил напильником какую-то зажатую в тисках длинную железяку. Все стены каморки занимали полки со всякого рода инструментом и железками непонятного происхождения и назначения, а на широком металлическом верстаке стоял большой электрический самовар и рядом с ним огромный и удивительно чистый литровый заварочный чайник.
Старик бросил точить свою железяку и вопросительно уставился на парня.
– Вот, дядь Слав, – к тебе...
Парень сдержанно кивнул в мою сторону. Я обратила внимание, что разговаривал он со старичком уважительно, так, наверное, с аксакалами в среднеазиатских аулах разговаривают.
Старичок перевел взгляд на меня и стал разглядывать с головы до ног поверх привязанных веревочкой к его голове очков, у которых совсем не было дужек.
– Ты чья? – спросил дядя Слава.
Вопрос поставил меня в тупик. Я недоуменно пожала плечами.
