славным «арзамасцам» Вяземскому и Василию Львовичу Пушкину в Москву...

Было, конечно, и дружеское веселое пиршество с непременным жареным гусем и искристым шампанским.

Покидая шумное и остроумное арзамасское сборище, Давыдов с невольным сожалением думал о том, как ему не хватает подобных дружеских общений!..

Так заботившие Дениса арендные дела ему (конечно, не без помощи Жуковского!) удалось уладить на удивление скоро. Все требуемые бумаги были подготовлены без особых проволочек, и государь наконец подписал рескрипт о предоставлении генералу Давыдову казенной аренды в 6 тысяч рублей годовых.

Вслед за тем, так же без особых осложнений (должно быть, и здесь сказалось замолвленное за него слово все того же чуткого Василия Андреевича), Денису удалось попасть на прием к царю. Давыдов почтительно поблагодарил монарха за оказанную милость.

26 декабря, в первый день рождественского поста, Давыдов зашел к Жуковскому, чтобы попрощаться с ним перед отъездом в Москву, и застал у него тонкого смугловатого и курчавого мальчика с необычайно живым и выразительным лицом и ясными голубыми глазами.

— Знакомься, любезный Денис Васильевич, сын Сергея Львовича Пушкина — Александр, о коем мы с тобою толковали, — с доброй улыбкой сказал Жуковский. — Нашему дружеству гусиному служит своею юною лирой прилежно, хотя до сей поры из-за учебы лицейской в него не принят. Однако творения свои подписывает не иначе как «арзамасец». Прошу любить и жаловать!

— Да я его уже и без того и по твоим рассказам, и по стихам, читанным Василием Львовичем, люблю! — воскликнул Денис, с искренней радостью шагнув навстречу юноше.

— А я вас и того ранее, — с жаром ответил Пушкин, с порывистою непосредственностью сжимая обеими ладонями его руку. — Подвиги ваши партизанские у меня в сердце, равно как и неподражаемые басни, и песни гусарские.

— Верно, верно, — подтвердил Жуковский, — ты у него, Денис Васильевич, в героях значишься. Мне даже сдается, что в своей недавней философической оде он не иначе как твои знаменитые усы воспеть изволил... Прочти-ка нам эти строки, Александр, сделай милость.

Щеки Пушкина вспыхнули румянцем смущения. Однако он чуть откинул свою кудрявую голову и начал читать. Голос его, вначале глуховатый от волнения, набирал звонкую вдохновенную силу:

— Я же и говорю, не иначе твой живой портрет, Денис Васильевич, не так ли? — широко улыбнулся Жуковский, когда Пушкин дочитал свою оду.

Растроганный Давыдов молча прижал к своей щеке кудрявую голову юного поэта...

Упаковав купленные заранее свадебные подарки, Денис на следующий день по вновь установившемуся после оттепели морозу помчался в Москву, а оттуда, не мешкая, спешно выехал в Киев, куда и прибыл 3 января 1817 года.

И здесь судьба совершенно неожиданно вновь обрушила на него свою тяжелую размашистую длань. Все его хлопоты, волненья и радостные ожидания, связанные с предстоящей женитьбой, вдруг в одночасье смешались, спутались и рухнули куда-то в разверзшуюся и пугающую холодною пустотою бездну души.

За несколько месяцев, в течение которых он не видел невесту, все, как оказалось, решительно переменилось. Лиза Злотницкая встретила на одном из домашних вечеров объявившегося в Киеве известного столичного бонвивана, картежника и кутилу князя Петра Голицына, удаленного из гвардии за какие-то скандальные неблаговидные дела, увлеклась холеным и пустым красавцем и окончательно потеряла голову. О своем женихе генерале Давыдове она и слушать более не хотела. От слова, данного ему, Лиза через отца своего отказалась наотрез, и брачный контракт тем самым был расстроен полностью.

Давыдов поначалу, как говорится, рвал и метал, порывался даже вызвать своего обидчика на дуэль, а потом поостыл и одумался. При чем здесь был этот хлыщ и мот князь Голицын, ежели сама Лиза оказала ему предпочтение? А она в конце концов вольна решать свою судьбу. И ничего тут не поделаешь.

Давыдов тяжело переживал случившееся. Для него оно усугублялось еще и проклятой казенной арендой, о которой он так настоятельно хлопотал. Теперь волей-неволей выходило, что он ввел в заблуждение своей мнимою женитьбой и искренне помогавших ему друзей, и самого царя.

Как ни горько было, но пришлось писать извинительные письма и прошения об отказе от аренды в связи с расстроившейся свадьбой. Впрочем, надо отдать должное государю, на этот раз он проявил не очень свойственное ему великодушие: явив милость известному поэту и боевому генералу, он не стал его оной лишать — аренда была Давыдову оставлена...