сосредоточены там. Для этой же цели они начинили порохом каменный мост, соединяющий обе городские части. В Новом же городе, на правом берегу, войск, как сказывали, немного, лишь саксонские стрелки.

«Чем черт не шутит, — прикинул про себя Давыдов, — а вдруг и удастся, навалившись всем отрядом, отхватить столь слабо обороняемую половину Дрездена. Вот было бы лихо!»

Однако без ведома начальства пойти на такое отчаянное предприятие, особенно по нынешнему времени, было куда как рискованно. Слава богу, Винценгероде с основными силами авангардного корпуса находился далеко, в Гёрлице, в девяноста верстах, или в трех переходах, следовательно, покуда никак не мог помешать дерзкому набегу. С командующим же кавалерией авангарда, лихим красавцем генералом Сергеем Ланским, которому Давыдов подчинялся в данный момент непосредственно, он вознамерился договориться и послал ему курьера со следующей запиской:

«Я не так далеко от Дрездена. Позвольте попытаться. Может быть, успех увенчает попытку. Я у вас под командой: моя слава — ваша слава».

Вскоре курьер привез ответ:

«Я давно уже просил позволения послать вас попартизанить, но отказ был ответом на мою просьбу, полагая, что вы нужны будете здесь в 24 часа, а я, полагая эти меры слишком робкими, разрешаю вам попытку на Дрезден. Ступайте с богом».

К этой поре прибыло дополнительное донесение от Чеченского, который извещал, что к нему совершенно нежданно обратился бургомистр Дрездена с просьбою о пощаде города. Имея уже некоторый навык по дипломатическому общению с австрийцами в Гродне, лихой ротмистр и здесь затеял переговоры с надеждою выиграть время.

Денис Давыдов немедленно поднял отряд в седло и на рысях поспешил к Дрездену. С ним в эту пору был и напросившийся в его поисковую партию офицер-доброволец Александр Алябьев, в последующем известный музыкант и композитор, с которым у Дениса установятся самые добрые и дружеские отношения на долгие годы.

Отлично понимая, что сил у него для серьезного убеждения неприятеля о сдаче города явно недостаточно, Давыдов решил пуститься на старую, испытанную хитрость, которая помогала ему неоднократно. По пути, верстах в четырех от Дрездена, он оставил сотню казаков и строго наказал им всю ночь палить на близлежащих холмах как можно больше бивуачных костров, дабы их могли заметить и горожане, и вражеский гарнизон. С остальными же четырьмя казачьими сотнями и пятьюдесятью ахтырскими гусарами примчался к тому месту, где расположился у дрезденских палисадов Александр Чеченский с 1-м Бугским полком.

Ночь прошла в ожидании.

Во тьме хорошо были видны от города распаленные на дальних холмах костры. Молодцы, казачки, постарались: по огням можно было наверняка предположить, что там на бивуаках остановился, по крайней мере, трехтысячный отряд...

Едва ободняло, Давыдов послал к военному неприятельскому коменданту парламентера и приказал ему объявить французам о прибытии крупных сил конницы и пехоты, которые в случае срыва переговоров уже изготовлены к штурму. Генерал Дюрют, командующий гарнизоном, разом поскучнел.

К тому же французов, видимо, всерьез озаботила и начатая Орловым переправа на левый берег. Опасаясь обхода, генерал Дюрют сразу проявил большую сговорчивость. Камнем преткновения в переговорах поначалу являлось непременное условие Давыдова о том, чтобы неприятельские войска, покидавшие Новый город, «отдали бы честь русским, стоя, во всем параде, во фронте и сделав на караул при барабанном бое». Теперь же французский комендант согласился и на это.

На следующий день у ворот укрепления выстроился вражеский гарнизон. В соответствии с обговоренными заранее условиями неприятельские стрелки отдали честь русским воинам и вскинули ружья «на караул» при барабанном бое, после чего с весьма постными лицами двинулись в сторону Старого города.

Стечение народа было невероятным. Главная улица, по которой следом за уходящим гарнизоном ехал русский конный отряд, с обеих сторон кипела ликующими людскими толпами. Изо всех окон двух- и трехэтажных домов торчали головы любопытных. Не умолкая, гремели крики: «Ура, Александр!», «Ура, Россия!».

Гордо поднятое лицо Давыдова пылало румянцем счастья.

Впрочем, счастье это продолжалось отнюдь не долго. Когда Денис, воспользовавшись переходом на левый берег Михаила Орлова, намеревался уже ринуться вперед и захватить заодно и Старый город, на него темнее грозовой тучи пал Винценгероде собственной персоной. Узнав из донесения Ланского, что Давыдов победоносно вступил в Дрезден, он оставил свои войска где-то на марше и примчался сюда на взмыленных почтовых. Командующий авангардом был взбешен до пены на узких жестких губах. Столицу Саксонии он, конечно, помышлял занять лично, своей особой и уже готовился про себя к сочинению пышной реляции на имя государя и принятию после этого великих и богатых монарших милостей.

Барон Фердинанд Федорович Винценгероде был типичным космополитом и менял подданства, как перчатки. Про него было известно, что поначалу он служил в Гессен-Кассельском войске майором. В 1797 году принят тем же чином в российскую службу с назначением в адъютанты к великому князю Константину. Менее чем через год неизвестно за какие заслуги произведен сразу в полковники. Затем после какой-то темной истории уехал за границу и объявился в австрийской службе. В 1801 году возвратился в Петербург и снова принят в русскую армию, уже в чине генерал-майора с назначением в генерал-адъютанты. После Аустерлица оставил Россию и возник при австрийском генеральном штабе. В начале 1812 года снова облачился в русский мундир, уже при генерал-лейтенантских эполетах. Наполеон по его рождению считал оборотистого барона своим подданным, император Франц I, разумеется, своим, а Александр I, соответственно, — своим... А истинной же покровительницей Фердинанда Федоровича была совсем иная государыня, которой он всегда оставался преданным до самозабвения, — Ее Величество Выгода.

«Если, думал я, если точно Винценгероде метит сам на Дрезден, то какова должна быть злоба его на меня!..» — вспоминал впоследствии Денис Давыдов в своих записках.

Гроза грянула страшная. И по начальственному грому, и по своим последствиям.

С белым и перекошенным от неописуемой ненависти лицом Винценгероде обвинил Давыдова сразу в трех смертных грехах: как он осмелился без позволения подойти к Дрездену, как он осмелился входить в переговоры с неприятелем и как он осмелился заключить перемирие с неприятелем на 48 часов, за время которого французы оставили город без разрушения.

Давыдов сколь можно спокойнее попытался привести веские доводы в свое оправдание. Он ответил, что предпринял занятие Дрездена по разрешению своего непосредственного начальника генерала Ланского. Относительно же строжайшего запрета вступать в переговорные сношения с неприятелем Денис, конечно, сказал, что о таковом никогда не слышал, наоборот, за подобное же взятие Гродны, тоже по договоренности с неприятелем и с оформлением перемирия, он благоволением светлейшего князя Кутузова-Смоленского был жалован кавалером ордена Святого Владимира 3-й степени.

Винценгероде и слушать ничего не хотел.

— Вы забыли, что не один воюете с Наполеоном! Вы свершили тягчайшее военное и государственное преступление, пойдя на сговор с неприятелем. Как сие можно! Развели в армии партизанщину, будь она проклята!..

Он тут же строжайше потребовал, чтобы Давыдов сдал свой отряд подполковнику Пренделю и отправился немедленно в главную квартиру.

— Ищите, если сможете, там к себе снисхождения. Я же вас более под своим началом не потерплю!.. Да, и не смейте никого из бывших своих подчиненных, — генерал сделал особый упор на слове «бывших», — брать с собою в сопровождение. Я воспрещаю! Прощайте!

«Кто когда-нибудь отрываем был от подчиненных своих, — писал с не остывшим даже через годы чувством горечи и обиды Денис Давыдов, — с которыми так долго разделял он и голод, и холод, и радость, и горе, и труды, и опасности, — тот поймет волнения души моей при передаче моей партии во власть другого. От Бородинского сражения до вступления в Дрезден я сочетал свою судьбу с ее судьбою, мою жизнь с ее жизнию... Пятьсот человек рыдало, провожая меня».

С готовностью сопровождать Давыдова вызвался Александр Алябьев, несмотря на строгий запрет Винценгероде.