историю о массовом переселении коренных питерцев, о жестоком и необязательном в мирное время акте, когда имелось много различных справедливых путей для разрешения сложных ситуаций.
В начале тридцатых годов до крайности обострилось в Ленинграде положение с жильем. Да и как ему было не обостриться, ежели новых домов после революции почти не строили, а народа прибавлялось: много прихлынуло руководящих евреев со шлейфами своих местечковых родственников (претендовали на самую лучшую жилплощадь), да и крестьяне стремились из голодающих деревень в город, к твердому заработку, к надежным продовольственным карточкам. Примерно 20 тысяч семей (около ста тысяч человек), считавших себя пролетарскими, настойчиво требовали: даешь фатеру, даешь условия! За что боролись?
Надо было принимать какие-то меры. Начались различные заседания и совещания по этому поводу. Появился проект: на мой взгляд, очень даже обоснованный и толковый — быстро соорудить (или восстановить) возле Ленинграда два кирпичных завода. Обжигать также напольный кирпич. И главное, сразу приступить к строительству упрощенных пятиэтажных домов на сто квартир каждый. За два-три года возвести двести таких зданий и выйти из кризиса. Реально ли это? Вполне. Пятьдесят бригад по пятьдесят человек и еще пятьсот человек на кирпичных заводах — всего требовалось три тысячи рабочих. Их и искать не надо, люди слонялись тогда без дела, ждали своей очереди на бирже труда. Только приставь к месту, только дай работу и плати — счастливы будут. И особой техники, особых капиталовложений не требовалось. Лопаты, носилки, мастерки, пилы да топоры. Леса кругом заготовляй бревна, режь доски, брусья. Создалась бы новая строительная организация со своей базой и действовала бы дальше, разрастаясь и укрепляясь. Но для этого нужно было не на заседаниях языки мочалить, а конкретно руководить, формировать, изыскивать, направлять. Требовались условия: любое созидание не обходится без напряжения.
К сожалению, в ту пору больше ценились фразы, чем дела, больше верили заявлениям, чем поступкам. К тому же у руководителей не исчезла иждивенческая привычка жить за счет 'проклятого прошлого'. Еще раз 'прижать к ногтю' враждебные классы, обеспечив за их счет пролетариев — это, во- первых, быстрей и проще, без всякой организационной возни, а во-вторых, сие и выглядит революционно, как последовательная, принципиальная, непримиримая борьба со всеми недобитыми элементами. Но поскольку упомянутые элементы «прижимались» уже много раз, квартиры их неоднократно уплотнялись и втискивать новых людей было уже некуда, Сергей Миронович решил разрубить гордиев узел одним ударом: выселить десятки тысяч лиц непролетарского происхождения не только из квартир, но и вообще из города, отправить их в административном порядке в те отдаленные холодные края, где пресловутый Макар не пас своих столь же пресловутых телят. Что и было выполнено с присущей Сергею Мироновичу энергией.
Пострадали не только старухи и старики, бывшие сановники и чиновники, титулованные и нетитулованные граждане бывшего «света» и «полусвета», но в основном пострадала интеллигенция: музыканты и врачи, адвокаты и инженеры, научные работники, искусствоведы. За одни сутки их вышвыривали из квартир и с носильными вещами командировали по назначению. Мужчин, правда, среди них было мало, мужчины или погибли, или давно уже стали таежными лесорубами, землекопами, добытчиками цветных металлов на рудниках. Высылались женщины, дети.
Если проявленную тогда Кировым жестокость сравнить с жестокостью Сталина, ставшую притчей во языцех, то сравнение будет отнюдь не в пользу Сергея Мироновича. Одно дело бороться с кулаками, с целым классом, осуществляя определенную идею, а другое — выбрасывать на улицу, отправлять в ссылку ни в чем не повинных людей. Проводя, к примеру, коллективизацию, Иосиф Виссарионович не знал, не предполагал, какие жертвы и трудности вызовет эта акция, какую голодовку она принесет. Так получилось помимо его воли. А Киров сознательно (отказавшись от гуманного, но более хлопотного пути) обрек на муки, на гибель одних людей, ради прихоти других. Кто же ему дал право — распоряжаться многими тысячами судеб?!
Иосиф Виссарионович был очень недоволен событиями в Ленинграде. Они получили широкую и неприятную огласку. При огульном выселении пострадали люди, нужные государству: ученые, специалисты высокой университетской квалификации, известные всему миру деятели культуры. Алексей Максимович Горький высказал свое резкое осуждение. Никто из пострадавших не выступал непосредственно против Сталина, следовательно, Иосиф Виссарионович не видел никаких причин для их изоляции. А теперь что же? Кто уцелел из ученых удастся ли их использовать для дела, не возненавидели ли они Сталина за те обиды, которые нанес им Киров?
Был момент, когда Иосиф Виссарионович, вспыхнув, хотел вообще отменить незаконную акцию Кирова, вернуть в Ленинград всех высланных. Этим самым и сопернику своему Сергею Мироновичу нанес бы удар. Но такой выпад даже самому Сталину показался тогда слишком резким и несвоевременным. Да и как поймут, воспримут это решение те, кто уже вселился в квартиры: а ведь эти люди в массе своей ближе, дороже, надежней, чем высланные.
Иосиф Виссарионович ограничился тем, что в разговоре по телефону выразил Кирову свое явное неодобрение. А Вячеслав Михайлович Молотов с оттенком пренебрежения сказал тогда и неоднократно повторял впоследствии: 'Киров не политик и не организатор, он лишь умелый пропагандист'.
Последний раз я беседовал с Сергеем Мироновичем осенью тридцать четвертого года, приехав в Ленинград по двум делам, которые в то время считались совершенно секретными. Суть первого такова. Как известно, тогда был период быстрого развития авиации, особенно военной. Достаточно сказать, что у нас появились машины, способные летать со скоростью до шестисот километров в час, поднимаясь на десять километров и даже выше. Во многих странах 'вошли в моду' скоростные бомбардировщики, считавшиеся почти неуязвимыми для средств ПВО. И прежде всего потому, что такие машины очень трудно было обнаружить на дальней дистанции. Звукопеленгация, распространившаяся тогда, утрачивала свою эффективность. Услышишь, увидишь — а самолет уже над объектом, уже сыплются бомбы.
Однако не каждый газ находит соответствующий противогаз. Пытливые умы искали новые способы обнаружения быстродвижущихся целей. И вот в Пскове у командира зенитно-артиллерийского полка В. М. Чернова родилась идея использовать для обнаружения самолетов не звуковые, а радиоволны. Эту мысль подхватил молодой инженер Павел Кондратьевич Ощепков, служивший в полку после окончания института. Вдвоем, не имея лаборатории и вообще каких-либо условий для творчества, эти инициаторы разработали и обосновали весьма интересный проект, причем ведущая роль принадлежала инженеру Ощепкову. Оригинальный проект встретил одобрение в Управлении противовоздушной обороны РККА, его очень горячо поддержал заместитель Наркома Обороны Михаил Николаевич Тухачевский, активный сторонник технических новшеств в наших Вооруженных Силах, имевший особый нюх на все важное и полезное.
Без проволочек в Ленинграде развернулась работа по созданию 'разведывательной электромагнитной станции'. К этому делу подключились крупнейшие ученые, радиоспециалисты. Естественно, что и Сергей Миронович Киров не оставался в стороне, следил за ходом работ, помогал изобретателям. Материалы дефицитные требовалось разыскать, заказы внеочередно разместить по заводам. Кирова можно считать прямым «шефом» нашей радиолокационной станции. Можем гордиться: проводившиеся тогда у нас первые в мире опыты по радиообнаружению самолетов дали положительные результаты. Были созданы радиолокационные станции РУС-1, РУС-2 и портативная станция «Пегматит». В ту пору они, кстати, именовались не радиолокаторами, а электровизорами. Действовали они настолько надежно, что были приняты на вооружение и применялись в самом начале Отечественной войны. Особенно успешно — на подступах к Ленинграду. Ранним утром 22 июня несколько расчетов радиолокационных станций одновременно предупредили о приближении вражеских самолетов. А ровно через месяц, когда гитлеровцы попытались произвести первый массированный налет на нашу северную столицу, расчет станции «Редут» заблаговременно сообщил на главный пост ВНОС о появлении в воздухе гитлеровской армады. Сразу же были приведены в боевую готовность зенитчики, взмыли в небо наши истребители. Такая «теплая» встреча явилась полной неожиданностью для фашистов. Более десятка «мессеров» и «юнкерсов» были сбиты, остальные рассеяны на подступах к городу, и повернули восвояси.
Многие замыслы фашистского командования сорвали тогда наши радиолокаторщики, сами оставаясь загадкой для врагов. Даже гитлеровский аэродром сумели засечь в районе станции Сиверской. Его, естественно, разбомбили вместе с находившимися там самолетами.
Это уже потом, не имея во время войны возможности в достатке выпускать свою сложную технику, стали мы пользоваться английской и американской радиолокационной аппаратурой. Но первыми были наши изобретатели, я хочу это особо подчеркнуть и для несведущих, и для тех, кто, раскрыв рот, смотрит на запад, не видя отечественных достижений. [В 1942 году Верховный Главнокомандующий И. В. Сталин
