«Какую?»

«Ты что имела в виду на берегу?»

«На берегу? Когда? Что я сказала?»

«Очевидно, не должен был этого слышать. Когда мы заходили на ступеньки».

«Умеешь задавать вопросы, да?»

«Извини, не прав. Забудь». Он наклонился, начал кочергой передвигать поленья в камине. Я так засмущалась, что не могла бы ничего сказать, даже если бы захотела. Язык пламени выметнулся и зажег новое полено. Огонь осветил лицо Макса, подчеркнул следы боли и напряжения, брови, почти как у отца, восхитительно четкую линию щеки, рот. И этот же свет дал мне кое-что понять. Это я не права. Раз задают вопрос, хотят знать ответ. Почему он должен ждать, пока наступит момент, подходящий для меня? И я заговорила без малейшего усилия.

«Если бы ты спросил три часа назад, я бы ответила, что ты мне даже не нравишься, и… По-моему, я в это верила. А теперь ты сидишь, смотришь на меня, и все, что ты делаешь, это выглядишь… так, как выглядишь, а все мои кости текут водой, и это нечестно. Со мной такого никогда не случалось. И я сделаю для тебя все, что угодно в мире, и ты знаешь, а если не знаешь, то должен… Послушай, я не имела в виду… Ты спросил…»

Поцелуй на этот раз получился лучше, такой же захватывающий дух, но мы были сухие и теплые и знали друг друга почти на два часа дольше… Откуда-то из темноты раздался громкий щелчок и жужжание. Немедленно мы отпрыгнули друг от друга. Тоненький голосок сказал: «Ку-ку» ку-ку, ку-ку, ку-ку», – и растаял в тишине.

«Проклятые часы, – взорвался Макс и тут же рассмеялся. – Они всегда пугают меня до полусмерти, будто кто-то забрался сюда с пистолетом. Извини, я тебя не уронил?»

«Прямо на землю. Четыре часа, мне пора».

«Подожди еще чуть-чуть? Послушай, ты должна кое-что узнать, я попытаюсь недолго, если ты опять сядешь… Не обращай внимания на эти часы, они всегда спешат. Ты что так на меня смотришь?»

«Как правило, мужчины не подскакивают до небес, когда слышат звук, будто взводят курок. Только если они этого ждут. Ждал?»

«Возможно», – ответил он весело.

«Боже мой! Тогда я, конечно, останусь, чтобы все услышать. Приступай».

«Минуточку, положу еще одно полено в огонь. Тепло?»

«Да, спасибо».

«Не будешь курить? Никогда не куришь? Мудрая девушка. —Он уперся локтями в колени и уставился в огонь. —Не представляю, как начать, но постараюсь короче. Детали потом, те, которых сама не знаешь. Расскажу, что случилось сегодня и, особенно, что произойдет завтра, то есть сегодня, потому что хочу, чтобы ты мне помогла, если согласишься. Пожалуй, начну с Янни Зуласа».

«Он правда был контрабандистом?»

«Да. Регулярно возил груз, самые разные товары, на албанский берег. Про „контакт“ ты угадала: у него был „контакт“ на той стороне по имени Мило и здесь люди, которые привозили товар и платили ему. Но не я. Тут ты ошиблась. Теперь скажи, что ты знаешь об Албании?»

«Почти ничего. Пыталась про нее прочитать, прежде, чем сюда ехать, но почти нечего. Знаю, конечно, что она коммунистическая и на ножах с Югославией Тито и с Грецией по другой границе. Городов не знаю, кроме Дурреса на берегу и столицы Тираны. Поняла, что в конце войны они были еще в каменном веке, но очень старались и искали помощи. А потом вмешался СССР, да?»

«Да. Они снабжали Албанию инструментами, тракторами, семенами и так далее, всем, что нужно для сельского хозяйства. Но это было не совсем честно. Не буду углубляться, не уверен, что правильно все понимаю, но несколько лет назад Албания порвала с Россией и вышла из СЭВа. Но им все равно была нужна помощь, а может, и поддержка против России. Они обратились в коммунистический Китай, который тогда поссорился с Россией, и китайцы с восторгом бросились изображать крестную-волшебницу и заодно засовывать ногу в заднюю дверь Европы. Так все до сих пор и идет. Сейчас Албания закрыла границы для всех, кроме Китая. Нельзя войти и, еще более наверняка, нельзя выйти».

«Как отец Спиро?»

«А он, наверное, и не хотел. Но это подводит нас к следующему разделу рассказа – Спиро. Слышала о нашей связи с семьей Марии?»

«В некотором роде. Адони сказал».

«Отец был на Корфу во время войны, работал какое-то время с отцом Сииро – дикий был тип, во живописный и симпатичный. Во всяком случае он поднял в отце романтические порывы. Когда родились близнецы, он стал им крестным отцом. Ты не знаешь, но здесь эти отношения воспринимают очень серьезно. Крестный отец действительно отвечает за будущее детей, как кровный, даже иногда больше».

«Это я поняла. И он принял участие в выборе имен, да?»

«Это точно. Остров Корфу уже тогда занял ему в голову. Слава богу, я родился в Лондоне, а то ничто не помешало бы ему назвать меня Фердинандом. Как бы ты на это среагировала?»

«Ужасно. Фердинанд для меня ассоциируется с запыхавшимся быком. А как тебя зовут, вообще-то? Максимилиан?»

«Господи, нет. Максвелл. Мама назвала».

«Крестный отец у тебя, значит, был без навязчивых идей».

«Совершенно верно. В четкой английской манере подарил мне серебряную ложку и исчез из моей жизни. Но на Корфу так не бывает. Когда пропал кровный отец Спиро, крестный отец должен был содержать младенцев».

«Он находился здесь, когда это случилось?»

«Да. Он здесь жил недолго после окончания войны, а за это время почувствовал, что полностью отвечает за семью. У Марии нет родственников, она бедна, как мышь, поэтому он взял все на себя и, даже когда уехал, посылал деньги каждый месяц».

«Но ведь и собственные дети…»

«Он справлялся. Мы не богатые, видит Бог… Жизнь актера неопределенна… но просто удивительно, как мало нужно греческой семье, чтобы жить с удовольствием. Он содержал их полностью, пока Мария не пошла работать, и даже потом поддерживал, пока дети тоже не смогли зарабатывать. Почти всегда мы приезжали сюда в отпуск, так я выучил греческий, а дети – английский. Мы много общались, и отцу это очень нравилось. Здорово, что существовало место, куда я смог привезти его после катастрофы… Как готовая новая семья. Это помогло ему больше, чем что-нибудь другое. Быть кому-то нужным…»

«Да он нужен тысячам! Понимаю, что это по-другому. Значит он вернулся сюда, чтобы обрести мир, а тут умер Спиро. Это, должно быть, страшный удар».

«Несчастье в том, что Мария не верила, что мальчик может умереть. Она не переставала умолять отца выяснить, что действительно случилось, и привезти Спиро домой. Она поручила его особым заботам святого Спиридона и не могла поверить, что он может утонуть. Вбила себе в голову, что он там, где отец, но его можно вернуть».

Он докурил вторую сигарету, бросил окурок в огонь, но не попал, опустился на пол, чтобы его поднять, там и остался, у камина. «Понятно, что это неразумно, и Мэннинг рассказал ей, что случилось, но матери не слушают разумных доводов, к тому же оставался слабейший шанс, что мальчик все-таки выжил. Отец не счел себя способным с этим справиться, но я знал, что ни он, ни Мария не успокоятся, пока не выяснят, где его тело, поэтому я взял это на себя. Наводил справки, где мог, здесь и на материке, выяснял, не выбросило ли его на берег живого или мертвого. Одного человека в Афинах я вопросил выяснять в Албании. Там, где Спиро упал в воду, течение направляется четко к албанскому берегу. Никаких результатов. Его не видели ни на греческом, ни на албанском берегу».

«И я произносила тебе речи о том, что надо помогать людям. Извини».

«Ты не могла знать, что меня это заботит».

«Да, было похоже, что это, скорее, проблемы Годфри».

«Это ясно, но местные греки однозначно предполагали, что это – дело моего отца или мое. Поэтому полиция с нами контактировала и поставляла всю информацию. Поэтому, когда Янни Зулас отправился в