— Вчера меня вызвал начальник жэка и сказал, что я в подвале устроила притон. И послал меня на другой, трудный участок… Пока там работала, кто-то взломал дверь… скоммуниздил Лешину гитару, все картины порвали, подрамники сломали… А Сашу тоже вызывали в милицию, грозят посадить за антисоветские стихи…

— Алиса, неужели вы думаете…

— Я никого не хочу слушать! Оставьте меня! Мне надо работать! — она сглотнула горький комок и, отвернувшись, со злостью замахала метлой.

Долго Вольнов бродил по близлежащим улицам, не в силах придумать, как снять с себя дурацкие подозрения. Так ничего и не придумав, подошел к подвалу. Из-за двери с выломанным замком сочилась полоса света. Еще на ступенях он услышал голос Леши:

— …твой старый мэн! Кроме его некому…

— Стукач точно! — запальчиво выкрикнул Саша. — Зачем ты привела его? Так клево жили!

— В самом деле, Алиск, ты не подумала, почему он к нам так прилип? — раздался голос Веры. — Что у нас с ним общего?

Вольнов стоял в парадном и боялся пошевелиться. Что он мог им сказать?! В самом деле, что у них общего?! И как доказать свою невиновность?! И как запугали всех, если повсюду мерещатся доносчики?! Сколько людей разобщила эта подозрительность?!

Вольнов уже дошел до метро, но вдруг остановился: «Скажу все как есть, и пусть думают что хотят».

Подвальная дверь хлопала от сквозняка, за ней проглядывалась темнота. Спустившись, Вольнов на ощупь зажег свет. В помещении никого не было, на стенах болтались обрывки рисунков, изуродованные холсты. Среди работ висел большой лист бумаги, на котором зияла размашистая надпись «Предатель!».

Однажды мы с художником Валерием Дмитрюком попали в красивейшую долину. Она находится в Карелии. Тот, кто хотя бы видел ее мельком, навсегда унесет с собой картину: ровный ярко-зеленый луг, сине-зеленая река и дома под раскидистыми елями, тоже зеленые, поскольку стоят в тени деревьев.

Мы остановились у деда Матвея, в просторной избе, половину которой занимала огромная побеленная печь.

— Кем будете, добры молодцы? — спросил дед Матвей, угощая нас чаем. — Пожаловали отдыхать или как?

— Я мастер мазка, — представился Дмитрюк. — Пишу картины.

— Художник значит, — заключил дед Матвей.

— А мой друг, — Дмитрюк кивнул на меня, — мастер интонации (он имел в виду дневник, который я начал вести в поезде, и в котором, по его словам, было несколько удачных строк).

Дед не понял, что Дмитрюк имел в виду, но вежливо сказал:

— Приятно поговорить с интересными людьми.

— Мы хотели бы пожить в деревне с неделю, — продолжал «мастер мазка». — Я хочу написать несколько этюдов, а мастер интонации — набраться впечатлений, покататься на лодке по озеру.

— Озеро у нас хорошее, — сказал дед Матвей. — Лодка там, на берегу. Долбленка из осины. Ходкая. Что порожняя, что груженая — одинаково идет.

— Неужели долбленки и сейчас делают? — поинтересовался я. — Ведь надо знать секрет, как распаривать дерево (я решил показать деду, что немного смыслю в лодках).

— Правильно подметил, — оживился дед. — Секрет почти забыли. Старики помнят, но уж руки не те. А молодежи все больше готовенькие подавай. Дюралевые. Отучаются люди делать своими руками, да… Приятно говорить с понимающими людьми.

После чаепития Дмитрюк отправился на этюды, а я пошел к озеру.

Был полдень, погода стояла отличная, дышалось легко и все, что меня окружало, устанавливало приподнятое настроение.

Около лодки-долбленки меня встретили лягушки и сразу попрыгали в воду, но одна, самая большая, вдруг начала меня пугать: надувалась, привставала на лапах, издавала угрожающие утробные звуки. «Надо же, какая бесстрашная», — подумал я и уважительно обошел пучеглазую особу.

Разглядывая лодку, я вдруг почувствовал — за мной кто-то наблюдает. Обернувшись, присмотрелся, и среди камыша заметил две пары глаз. Одни — светлые и озорные — принадлежали мальчишке; другие — маленькие и любопытные — собаке.

— Идите сюда, ребята! — махнул я рукой.

Мальчишка с собакой подошли. На голове мальчишки красовалась шляпа из лопуха, его брюки еле держались на ремне — их оттягивали карманы, в которых, как выяснилось позднее, лежала уйма ценных вещей: не отпирающийся замок, разноцветные голыши, осколок зеленого бутылочного стекла; в руках мальчишка держал лук со стрелами.

— Вижу — ты индеец, — сказал я. — Тебя как зовут?

— Колька. А он Шарик, — мальчишка кивнул на собаку.

— А я дядя Алексей. Я — мастер интонации.

— Мастер чего? — поморщился Колька.

— Интонации. Так меня называет мой друг, дядя Валерий. Он мастер мазка.

— Мастер пепка и мастер лепка, — засмеялся Колька и я сразу с ним согласился.

Шарик, заметив, что у нас наладился контакт, радостно закрутился, завилял хвостом. Колька вывернул свои карманы, похвастался «ценностями» и сразу вызвался научить меня стрелять из лука. Я согласился, но предупредил Кольку, что охотник из меня никогда не получится; в лучшем случае получится сентиментальный стрелок — из тех, кто выстрелит в жертву и плачет.

— Я не могу убивать животных, — заявил я Кольке. — Другое дело — полет стрелы. Это красиво. Тем более, что вижу — у тебя отличные стрелы (действительно, стрелы были тонкие, с гвоздями-наконечниками и оперением).

— А я хочу стрелять только сусликов, — поспешно заявил Колька. — Их здесь полно. Они такие глупые, отзываются на мой свист.

Колька выбрал среди своих «ценностей» тонкую полоску бересты, засунул ее в рот и свистнул, и тут же показал на соседний пригорок:

— Смотри туда!

На пригорке из норы вылез суслик, встал «столбиком» и, озираясь по сторонам, стал посвистывать, как бы выискивая сородичей.

— Здорово ты свистишь, — сказал я. — Но суслики не глупые, а доверчивые. Они думают, что ты тоже суслик, только большой. Ты мог бы их приручать, и они бегали бы за тобой, как котята. А ты стрелять!.. Неужели тебе не жалко их? Индейцы убивали животных, потому что им надо было что-то есть. И они всегда просили прощения у души убитого животного. А ты собираешься убивать, чтоб показать свое меткость. Неужели не понимаешь, что все живое так же, как и мы, хочет жить?! И чему вас только в школе учат?!

— А они посевы жрут!

— Подумаешь, съедят несколько колосков. Мы от этого бедней не станем.

— Не несколько колосков, — закачал головой Колька. — У них, знаешь какие, кладовки! Там всего полно, они ж и в огороды забегают.

— То, что они запасы делают на зиму, так за это надо их похвалить. Молодцы, запасливые, не то что некоторые люди, которые живут лишь сегодняшним днем… Суслик такой красивый зверек! И так красиво посвистывет… Ты его убьешь, а его, может, дети ждут. В общем, если начнешь охотиться, ты мне не товарищ.

В раздражении я пнул валявшийся под ногами голыш и направился к дому деда Матвея. Похоже, в знак согласия со мной, Шарик тоже отбежал от Кольки и понесся в конец деревни.