на склоне оврага — самострой начал победное шествие. Участковый приклеивал на гаражи требования о сносе, но владельцы тоже не сидели сложа руки: написали коллективное письмо и отправили делегацию в райисполком, как вы догадались, с наказом — добиваться разрешения на создание гаражного кооператива.

Надо сказать, среди гаражников было немало заслуженных, уважаемых людей, и просто отмахнуться от них не посмели. В райисполкоме ответили уклончиво: «Плана застройки пустыря на ближайшие годы не имеется, но в будущем вполне возможно. Вообще ставить самостроевские гаражи — противозаконно, но временно, поскольку место все равно пустует…».

Как это частенько бывает, тяжба длилась два года, потом как-то сама собой затихла, и простояли эти гаражи около десяти лет. Да, да, именно! Значит, я правильно понял — давненько вы там не были. Время- то, оно быстро бежит. Я здесь недавно одной старушке пожаловался, что не заметил, как время от тридцати лет до пятидесяти пролетело. До возраста Христа, мол, еще помню, а потом понеслось.

— Что ж ты хочешь, милок, — усмехнулась бабуся. — Я не заметила, как до восьмидесяти все пролетело.

Рядом с сараем Олега поселился гаражник Дмитрий, сорокалетний доцент университета, семьянин, примерный отец. Вот был дотошный аккуратист! Каждый гаечный ключ заворачивал в тряпочку и вставлял в карман на двери гаража, где устроил что-то вроде детской разборной азбуки. Сам гараж Дмитрий собрал из поломанных лифтовых кабин и половых досок не первой свежести, строение обшил ржавым листовым железом — короче, сделал гараж из старого бросового материала, чем заслужил кличку «барахольщик». А я, между прочим, тоже все подбираю — не могу смотреть, когда выбрасывают вещи, которые еще могут послужить.

У Дмитрия был «Москвич 412», в котором он копался по вечерам — совершенно новой машине ежедневно устраивал профилактику.

— Для чего? — как-то спросил Олег, не ради праздного любопытства, а чтобы убедиться, что его сосед единомышленник.

— Как тебе объяснить, — протянул Дмитрий. — На конвейере ведь гонят, там не дотянули, там не зашплинтовали. Вот и работают системы с перебоями, изнашиваются детали. А я все по новой смажу, поставлю новую прокладочку, затяну — не слабо, но и не так, чтоб резьбу сорвать — уловлю момент натяжки. Ведь это только легко сказать — поменял гайку. Полезешь, а там болт перекосился, смотришь — рядом трос ослаб… Маслице час-то меняю… Зато машина не жалуется; слушаю вращение отлаженных механизмов, и душа радуется. К тому ж, как тебе сказать, мне просто доставляет удовольствие крутить гайки, смазывать болты. Люблю я это ремесло, понимаешь?

Олег-то его понимал, а я понимал еще больше, ведь мы были ровесниками и сразу стали друзьями, с первого рукопожатия, без всяких осторожных приветствий. И в дальнейшем каждый день с ним был незабываем — с хорошим человеком сколько ни общайся, все кажется мало, а в Дмитрии было что-то завораживающее, он втягивал в свою орбиту.

Помню, Дмитрий только мастерил гараж, когда я подошел. В то время я любил прогуляться вечерком по окраине, проветриться после работы, отдохнуть от домашних.

— Гараж делаешь? — спросил я тогда Дмитрия, просто так, чтобы завести разговор.

— Как догадался? — усмехнулся он. — А что?

— Да ничего, просто интересуюсь.

— Ты здесь особенно-то не свети. Участковый может нагрянуть. Лучше подержи-ка эту доску. Тебя как звать-то?

Вот так мы и стали друзьями. С того дня я неоднократно приходил ему помогать. А с наступлением темноты мы с ним отмывались на колонке и катили на его «Москвичонке» куда-нибудь попить кофейку.

Дмитрий частенько распекал соседей гаражников: одного за то, что поставил свое укрытие не вровень со всеми, другого — что раскидал материал. Кое-кто считал его занудой, а мне как раз по душе такое отношение к делу.

Мои домашние тоже считают меня занудой, потому что я люблю, когда каждая вещь лежит на своем месте. Я приучаю их бережно относиться к вещам. «Крохобор, мельтешишь по пустякам», — только и слышу от них. Можно подумать, они живут какими-то высокими интересами! Глупости! И потом, все большое начинается с малого, известное дело — все в жизни состоит из мелочей.

Пойдем дальше о гаражниках.

С другой стороны с Олегом соседствовал Петр Фомич, колоритный, доброжелательный старикан, профессор, доктор технических наук. Он выглядел молодцевато в свои семьдесят лет, а его энергии мог позавидовать любой из нас. Отработает восемь часов в НИИ, дома переоденется, поужинает — и в гараж, к своему «Запорожцу».

— Гараж для меня выношенная мечта, — говорил Петр Фомич. — Я долго к ней шел. У меня ведь никого нет. Жена умерла, а детей мы не завели. Теперь вот моя подружка, — он кивал на машину. — Так приятно после умственной деятельности что-то поделать руками. На службе я уже ноль без палочки, мои ученики меня переросли. Так, советуются, чтобы не обидеть старика, но я сам чувствую — во мне уже нет прежней одержимости, того полета мысли. Я могу что-то обобщить, сделать вывод, но подать новую идею — извините. Новые идеи — это всегда в какой-то степени ломка старого, старых представлений, а мы, старики, крепко держимся за старое. Признать новое — значит зачеркнуть все наше, старое, опробованное. Я не хвастаюсь, но понимаю молодежь, поддерживаю ее, честное слово. Я свое сделал, теперь пора закругляться. Этот год доработаю, и на пенсию. Теперь вот моя единственная радость, — он снова кивал на «Запорожец». — Планирую поездить по стране. Давно никуда не выбирался.

Дальше шел гараж летчика, неунывающего жизнерадостного богатыря Юрия. Его гараж — дюралевый, клепаный, — смотрелся на пустыре неким сооружением инопланетян. И машина у Юрия была что надо — трофейный, хорошо сохранившийся «опель», — он приобрел его в комиссионке и сразу возвысился над всеми автолюбителями с отечественными машинешками.

Юрий был широкий человек: каждую весну «чистил» гараж — выкидывал ненужные вещи и громогласно объявлял:

— Если вещь не понадобилась в течение года, ее спокойно можно выкидывать — и дальше не понадобится.

Все выброшенные Юрием вещи тут же подбирал Дмитрий, при этом вздыхал, качал головой и ворчал:

— И как в авиации держат таких людей! Полная безалаберность и бесхозяйственность.

Юрий жил далеко от гаражей, в смежном районе. Я точно не знаю, но поговаривали, что он не был расписан со своей женой, какой-то учительницей. Я ее не видел. Говорили, тихая, симпатичная молодая женщина, «с нежной, как зефир, душой» (замысловатое выражение Олега).

Как-то Юрий намекнул мне что-то вроде того, что он не хочет чувствовать себя женатым, что, имея «гражданский брак», может в любой момент уйти. Но за все то время он так и не ушел от жены и, говорят, до сих пор с ней живет. Да и зачем уходить, если она тихая и симпатичная да еще с такой необычной душой?! Как вы считаете? Юрий напоминает мне человека, который идет в кино и, желая себя застраховать от плохой картины, покупает билет с краю. «Если чепуха, — думает, — сразу уйду». Но эта возможность уйти в любой момент, как ни странно, удерживает его до конца фильма. Уходят люди из середины зала, а этот сидит. Так бывает, я по себе знаю.

На окраине находился не гараж, а попросту частный автосервис Володьки, маляра с автостанции. Володька — единственный, кто выделялся из гаражников своими стяжательскими замашками.

Во-первых, он бесцеремонно ввинтился в компанию гаражников, отхватил лучшее место и сразу прослыл кирпичником, то есть отгрохал себе кирпичный гараж с крышей из отборного «танкового» железа, причем воздвиг гараж за отпуск, надорвался и чуть не получил инвалидность — «отпуск навсегда», как выразился Олег.

Во-вторых, в гараже Володька выкопал и зацементировал гигантский погреб — бункер, куда на зиму с дачи привозил картошку, яблоки, соленья. Поговаривали, что там он держит и консервы. На случай атомной войны, что ли, запасался?

В-третьих, этот Володька жутко халтурил. Привозили к ним на станцию какой-нибудь побитый драндулет, владельцу назначали ремонт на два-три месяца, а Володька предлагал владельцу недельный