аварийную обстановку; всех частников называют «чайниками», «козлами», «олухами» (здесь уж выбирают они, смотря по вашему водительскому почерку). Они считают, что частники только мешаются на дороге и потому, чем больше бьются, тем лучше. Каждая разбитая легковушка с частным номером для них, как бальзам на сердце или как смачный анекдот во время выпивки, хотя сравнения такого рода здесь неуместны.

Есть несколько просветленная часть профессионалов, как бы серая. Эти могут помочь советом, напузырить бензина, протащить на тросе, но сделают это без особого энтузиазма, при этом будут с вами говорить, как с больным, вернее с недоумком, а еще вернее, как с «чайником», «козлом» и «олухом». Короче, на дороге идиотов и хамов не меньше, чем на тротуаре.

Отдельный разговор об автоинспекторах. Это жуки те еще! У них глаз наметанный, все видят, все знают; визуально определяют, кто за рулем, что везет. Как водится, инспектор на дороге — огромная неограниченная и неконтролируемая власть. Он может все: оштрафовать за то, что грязная машина, где-то крохотная царапина или вмятина, что быстро едете или, наоборот, слишком медленно, наконец, за то, что ему просто не нравится ваша машина или как вы ее водите, или вы сами (предлог на ваше усмотрение).

…Однажды, то ли осенью, то ли весной одна моя приятельница, какая именно не помню, кажется, она была певунья, полная, с ножками, как у рояля, но может быть и худая, с другими прелестями, но что певунья помню точно (выбирайте сами по вкусу, какая вам нужна). Так вот, приятельница пригласила меня на дачу; мы сели в мою машину и покатили. Дело было поздним вечером, а скорее ранним утром, во всяком случае было темновато. Движок машины работал хорошо и настроение у нас было приподнятым: приятельница пела романсы, я изображал полнозвучный оркестр, но около поста ГАИ концерт пришлось прервать — нас остановил инспектор зловещего вида.

— Почему включен дальний свет? Почему ослепляете встречный транспорт?

— Понимаете, у меня не работает ближний, — осторожно объяснил я (у меня в самом деле постоянно что-нибудь не работало, кроме движка — тот никогда не подводил).

— Вставайте в сторону, чините.

— У меня нет запасных лампочек.

— Ничего не знаю. Это ваши трудности, ваши заботы, ваши проблемы, — инспектор повернулся и пошел с моими правами в будку. Он явно был из темных.

В растерянности я поплелся за ним, начал уговаривать, просить; даже заметил:

— Могли бы и помочь. У вас ведь есть не только права, но и обязанности.

Это была большая ошибка. Инспектор обернулся, хмыкнул:

— Будете качать права, заставлю снять номера. Я для чего здесь стою?

Я чуть не сказал: «Портить людям настроение», но вовремя спохватился и промолчал.

В будке за столом сидел второй инспектор. Не обращая никакого внимания ни на меня, ни на мои жалкие слова, ГАИшники повели разговор о дожде, который начал накрапывать, о предстоящих отпусках, о грядках у тещах в деревне… Я понял — второй тоже из темных. Так прошло минут пятнадцать; наконец, тот, что сидел за столом, просветлел и бросил мне:

— Есть способ — замажь грязью.

Радостный я побежал к машине, а дождь уже поливал вовсю; я мазал фары грязью и так и сяк — смывает и все тут. В этот момент моя сообразительная певунья вышла из машины и замазала фары губной помадой.

Я вбежал в будку и радостно объявил инспекторам, что все сделал по высшему классу. Первый темный инспектор накинул темный плащ, подошел к машине и недоуменно протянул:

— Но все подумают, вы едете задом!

Здесь уж моя певунья не выдержала и высунулась из машины:

— Да это итальянская помада! Коричневая!

Инспектор несколько растерялся и вернул мне права.

— Ладно, езжайте!

На следующий день мы поехали обратно. Время суток не помню (уточните в абзаце, где мы ехали на дачу). Насчет дождя тоже ничего определенного сказать не могу, но движок работал, как часы. Я многое могу забыть: куда и зачем ехал, с кем, какая была погода и прочее, но про движок всегда помню четко. И кое-что еще. Такая у меня особенность. Природу этого явления не мешает исследовать. Но пойдем дальше.

После ночного времяпрепровождения с вином и крупными желтыми яблоками, певунья беспрерывно пела романсы, я насвистывал и злополучный пост ГАИ мы проскочили благополучно, и уже въехали в город, как наше веселье приостановил очередной инспектор. Он вышел из будки-стакана, жезлом скомандовал остановить машину у обочины, подошел и говорит:

— Вы выпивши!

У меня глаза полезли на лоб, я не успел и рта раскрыть, как он отчеканил:

— И не оправдывайтесь. Давайте права!

Я начал выкручиваться, сказал, что вообще не пью, не терплю эту гадость. Только лимонад, да и тот по праздникам.

— Напрасно, — многозначительно сказал инспектор, но я, дуралей, не понял его прозрачного намека, не понял, что он просветленный, и снова понес о своей великой трезвенности. А он уже прячет права в карман. Тогда я сменил пластинку, объяснил, что когда-то, давным-давно, сутки назад чуть-чуть пригубил.

— Ничего не знаю. Машина явно идет под парами. Да, и по лицу видно. Хотите ехать на проверку?!

— Ни в коем случае! — твердо заявил я и здесь сообразительная певунья второй раз меня выручает.

Она подошла, напевая романс, кивнула на меня и спросила:

— Сколько стоит его грех?

— Столько же, сколько вы пили, — отвернувшись проговорил инспектор. — Даже больше.

Здесь до меня дошло, что он просветленный и я помчался в ближайший магазин, а он оказался закрытым (вспомните время суток). Но у магазина сидел сторож.

— Слушай, где бы купить бутылку? — обратился я к нему.

— Ясно где. В таксопарке. Вон напротив. Тебе водку, вино?

— Да все равно что. Думаю, водку лучше.

— Там стоят две «Волги». В белой водка, в черной вино.

Я припустился в таксопарк и благополучно отоварился, и, разумеется, с инспектором мы расстались почти друзьями.

К инспекторам я еще вернусь, если у вас хватит терпения дослушать меня до конца. Но и эти два эпизода наглядно показывают, как важно ездить с сообразительной приятельницей. Руководствуясь этим правилом, во время отпуска я пригласил в поездку на юг другую приятельницу. Хоть убей, не помню какую. По-моему, ее внешность смахивала на Дину Дурбин, а еще очевидней на Элизаберт Тейлор, но вполне вероятно и на Любовь Орлову, в общем, на кого-то из кинозвезд (здесь у вас снова есть возможность выбора, но отнеситесь к этому посерьезней — путь предстоит неблизкий). Я же говорю, у меня бывают провалы в памяти на второстепенные вещи, тем более, что в то время у меня было много приятельниц, но все стоящее закрепляется в памяти отчетливо и стойко, как фотография. К примеру, так и слышу — движок работает безотказно и приятельница всю дорогу самозабвенно рассказывает о своих поклонниках. За двое суток, пока мы добирались до моря, я насчитал человек тридцать ее воздыхателей. Причем о каждом она рассказывала подробно. Конкретно эти подробности не помню — воздыхатели остались в памяти в виде толпы, с букетами, гитарами, стихами и немыслимыми подарками.

Что еще абсолютно ясно помню — две поломки и как нас до станции техобслуги тащили на тросе (о поломках еще скажу), а на станции приятельница задавала странные вопросы:

— Почему не даешь мне порулить? Почему не говоришь, как любишь меня? Почему не обнимаешь меня, ведь на дороге совсем нет машин и ты мог бы одной рукой обнять меня?

На этот последний вопрос я отвечал известной заповедью:

— Если одной рукой ведешь машину, а другой обнимаешь девушку, и то и другое делаешь плохо.