Генка подрегулировал электропитание машины и хлопнул меня по плечу:

— Все это неплохо, но не забывай про учебу.

«Какую учебу, — подумал я, — если у меня уже все есть для счастья?»

Первое время, еще без прав, я разминал колеса только по нашей окраине. С сухим треском, в облаке выхлопного газа проносился по улицам, наводя панику на прохожих. Понятное дело — мой конь вилял из стороны в сторону. Но с каждым днем я совершенствовал мастерство и уже через пару месяцев выделывал такие трюки, что все ахали. Ну и, само собой, на работу уже ездил не на трамвае. Правда, однажды проскочил на красный свет и меня инспектор прищучил. Пришлось идти в ГАИ сдавать на права.

Гоняя по улицам, заправляясь на бензоколонках, я не раз встречал парней-мотоциклистов и от них узнал, что в Ленинском районе образовался клан любителей «адской езды». В тот клан ребята приняли меня с распростертыми объятиями. Еще бы! Я ж работал на автостанции и при случае мог достать любую деталь.

…Какой кайф — разорвать ночную тишину, создать грозовую атмосферу, пронестись мототабуном по гулким улицам и, выделывая лихие виражи, вылететь на загородное шоссе, где на тебя несется асфальтированная лента, и устроить гонки! Или двинуть всей моторизованной командой к аэропорту и там, врубив фары, под резкие сигналы устроить бесплатное шоу для разных полуночников и впечатлительных провинциалов транзитников…

Ночные мотоциклисты, подростки, перемазанные машинным маслом! Одним они мешают спокойно спать, другим создают аварийную обстановку на трассе. Но какой подросток не любит технику и скорость, не хочет стать владельцем собственного транспорта, приобрести свободу, расширить мир.

Конечно, гнать сломя голову и выделывать смертельные трюки — не лучшее представление о мужестве, но как еще в восемнадцать лет утвердить себя, если ты не согласен с обществом, если у взрослых сплошь и рядом лицемерие и другая, потребительская гонка — за богатством, комфортом, карьерой. Эти подростки бунтари, запутавшиеся в огромном современном мире, не знающие, куда себя деть. Еще бы! В техникумах говорят одно, а в реальности другое. Как здесь не потерять ощущение прочности.

В нашей среде мотоциклистов почти все носили стальные эмблемы, цепи и бляхи. Эта атрибутика говорила о сознательном выборе трудностей, постоянном риске, скитаниях. Мы исповедовали жесткие правила поведения — спортивный режим, накачка мышц, табу алкоголю и куреву. Для нас металл был символом силы и порядка на свой лад. Вступив в мотоклан, я отдалился от Вадьки, перестал участвовать в его кутежах.

Костяк моторизованного клана составляли ребята из Ленинского района, но признанным вожаком считался двадцатилетний заводила Семен из Дербышек.

Семен был весь в металле: куртка, брюки и сапоги в железках и клепках, сверкали зуперами-«молниями», под курткой — латунный пояс, на руке — медный браслет с выбитой группой крови на случай аварии; он был обладатель чуда — чешской «Явы» и предмета всеобщей зависти — самопального шлема. Семен мог разобрать и собрать мотоцикл с завязанными глазами. На своей «Яве» он смонтировал противотуманные фары, зеркала и трубы-щитки, бензобак разукрасил черепом с костями. Время от времени этот фаталист снимал глушитель для большего грохота…

Семен был вполне самостоятельным — работал токарем; силу имел недюжинную — на турнике подтягивался на одной руке, а кирпичи перекидывал, как яблоки. Ходил слух, что он отсидел год за угон автомашины, и это темное прошлое предводителя вселяло в нас дополнительное уважение и страх…

Отец Семена погиб на фронте, а мать давно махнула на него рукой, как на упрямого, взбалмошного, неустроенного. Не раз автоинспектора задерживали Семена за превышение скорости, но дырки в правах не делали, только штрафовали, давая понять, что ценят его профессиональное мастерство.

— Одно непонятно, — говорили инспектора. — Как ваша братия работает, учится, ведь всю ночь гоняете по трассам?

— Обижаешь, начальник, — небрежно бросал Семен, стоя в расслабленной позе, облокотившись на свое рокочущее чудовище. — Нормально работаем. Мы двужильные. — И смотрел в упор, с насмешкой, как бы подчеркивая, что мы железные, надежные парни.

Мы собирались по вечерам на пятом километре на Нижне-Камском шоссе. Некоторое время, поджидая дружков из близлежащих поселков, выписывали восьмерки на обочине. Потом Семен давал прерывистый сигнал, включал фары, подавал грозный клич:

— Поехали! и ставил своего железного коня на дыбы.

Прокатив с десяток метров на заднем колесе, Семен опускал машину и мчал в сторону города. Мощный рев моторов сотрясал воздух — кавалькада устремлялась за ним и исчезала в сизом шлейфе выхлопных газов…

Вначале вся наша обойма подлетала к клубу, который располагался в полусгнившем бараке. На огромной скорости застопоривали машины и вразвалку, весомо и как бы нехотя, под восхищенные взгляды девчонок, входили в зал. Презрительно осматривали всяких длинноволосых и стриженных — эти «системы», которые, по нашим понятиям, были в вечных поисках неизвестно чего. Если из динамиков лилась не «та» мелодия, подходили к владельцу «мага» и с определенным силовым давлением требовали сменить «музон» на наши забойные вещи. Случалось, кто-нибудь из местных меломанов начинал артачиться:

— Наглый выпад! И чего они качают права!

— Круто заворачиваешь, чувак. Смотри, не сорви резьбу, — спокойно цедил Семен.

— Не напрягайся, не раскаляйся, — добавлял Костя, исполняющий роль первого помощника лидера.

Меломан тушевался, а мы перемигивались.

К Семену подбегала его подружка Лиля, уродливое, но душевное создание, «болотный цветок», как называл ее Костя. Она заканчивала медучилище, жила в общаге; на ее запястьях виднелись шрамы — «когда-то сделала по глупости от адской любви».

Запускали наш ураган звуков; слышались взрывы гитарных аккордов, точно паровой молот ухал барабан. Семен с Лилей начинали раскачиваться в замедленном ритме. Костя подходил к какой-нибудь симпатичной пигалице; та радостно выходила с ним на середину зала, начинала энергично-беспорядочно дергаться. Мы тоже подбирали девчонок.

— Надоел клуб до смерти, — говорила Лиля Семену в момент передыха. — Длинноволосые смурные. Им главное подать себя ярко. Да и «дуркой» балуются, добавляют в «Беломор».

— Наши чуваки лучше всех, — вставлял Семен. — Как вещает Костя, мы раскованные потому, что свободны.

— Угу! — откликалась Лиля. — Но я за чистые чувства. Надоело все это. Хочется жить тихо, спокойно.

— Немного погодя сдвинемся к аэропорту, потом с тобой слиняем в бункер. Такой расклад, — с мужланской откровенностью Семен обозначал программу.

Но Лиля, как каждая женщина, хотела «вить гнездо», к тому же в клубе она ревновала Семена к другим девчонкам, более приметным, чем она.

Около полуночи Семен давал команду — следовать в аэропорт и седлал мотоцикл. Лиля покорно пристраивалась за ним и закрывала глаза. Она не боялась скорости, но не могла видеть сбитых собак, кошек и птиц, то и дело встречавшихся на трассах. Она была сентиментальная девушка, и это-то притягивало к ней сильного, уверенного в себе Семена.

Симпатичная пигалица чуть ли не со слезами на глазах говорила Косте:

— …Очень хочу вписаться в вашу компашку, но отец убьет, если вернусь после двенадцати.

— Забьем стрелку в аэропорту, — бросал Костя вожаку.

Запускали двигатели; возглавляемый Семеном мототабун с бесшабашной удалью гнал к загородному шоссе. Костя и еще двое-трое ребят везли подружек по домам.

На спящих улицах мототабун был впечатляющим зрелищем. Нарастающий грохот, свет от фар и вдруг — рев, оглушительные выхлопы, мельканье темных призраков и… затихающий рокот, слабеющие красные рубиновые огоньки. И на прямых отрезках, и на опасных виражах табун не гасил скорость. Посты ГАИ только провожали нас, ночных лихачей, глазами. А что делать?! Преследовать на машинах было запрещено: случалось, удирая, парни попадали в аварии с тяжелыми последствиями.