Ошалев от страха, бестолково толклись на месте, не зная, на что решиться; вглядывались в темноту, содрогавшуюся от выстрелов. Наконец забрались в кювет и уселись там, скрючившись.

Залп крупнокалиберной батареи, замаскированной в кустах неподалеку, заставил их поднять головы и принять немедленное решение.

— Пошли отсюда!

Снова вернулись к складу и прождали еще больше часа. Едва огонь стал утихать, двинулись в путь. Изредка посвистывали пули. При въезде на дорогу, ведущую к окопам, машина остановилась. Пулеметная очередь попала в двигатель. Водитель ругался на чем свет стоит. Фары были выключены, и он пытался на ощупь исправить повреждение. Даже спичку нельзя было зажечь. Каждый раз, когда свистела пуля, водитель испуганно пригибал голову.

Наконец добрались до кухонь, которые стояли в прогалине между сосен. Неясным пятном виднелся в темноте ротный обоз. Угли костров, на которых готовилась еда, отбрасывали уютный розоватый свет. С ружьем на плече взад и вперед ходил часовой. Сменившиеся с поста еще не легли и тихо разговаривали у огня, бережно затягиваясь сигаретами. Вокруг костра вихрились густые тени, опаляя в пламени свои влажные крылья. Где-то там, в вышине, задернут черный занавес небосвода; мерцают звезды и иней, кружит часовой.

Возле костра Аугусто увидел Року. Он сидел, помешивая палкой угли.

— Ну как? — спросил писарь.

— Как видишь, обошлось. В Сан-Бласе натерпелись страху, снаряд угодил в машину, верх разорвало в клочья. А вы как тут?

— Здесь тоже была заварушка. Кривого убили. Аугусто вспомнил, как в Суэре батальон «сеньоров»

взял Кривого в плен, а тот возмущенно орал: «А ну-ка, чешите отсюда, бездельники!».

— И четверых ранило. Среди них капрал Родригес, — продолжал Рока. — А вообще с утра — восемь человек.

— Родригес тяжело ранен?

— Опять ты за свое? Нет, легко, пуля попала в плечо. От этого не умирают, — улыбнулся Рока.

Пока Аугусто ужинал, Рока рассказал подробности.

— Пойду посплю, — наконец сказал он.

— Тут поспишь, пожалуй. Хоть бы согреться немного! До сих пор дрожу от холода.

Аугусто снял ботинки и протянул ноги к огню. Скрутил сигарету, закурил. Эспиналь молча сидел рядом, словно верный пес.

— Хочешь кофе?

— Нет. Спасибо. Я уже выпил.

— Пей, дружище. У меня еще есть. — Эспиналь протянул Аугусто кувшинчик.

— Ладно. Спасибо. Вскоре Эспиналь улегся.

Аугусто остался один. Сколько уже было таких ночей! Пронизывающий холод, мрачное безмолвие, смерть. Аугусто задумался. Возвращаешься ночью или на рассвете совсем окоченевший, все тело ломит, кости ноют. Он окинул взглядом деревья. Старые, добрые друзья, они стерегут его, словно часовые. В застывших лужах играют отблески пламени. Он видит бледные лица каптеров, порозовевшие в свете костров, пирамиды винтовок, замаскированные сосновыми ветвями повозки, безмятежно спящих обозников.

Рядом с Аугусто никого нет. Только таинственная тишина да запах хвои. Все уже давно спят. Костры вновь гаснут. Слабое пламя своими дрожащими руками с трудом отражает наступление тьмы. Проходит часовой. Аугусто думает. Сколько еще таких ночей предстоит ему! Холодных, страшных, одиноких. Аугусто шепчет: «Берта!» Это имя отдается в его душе печальным эхом. «Когда же это кончится!»

Сели надо было отправляться в Дароку или Калатаюд, поднимались в четыре утра. От быстрой езды в открытой машине мерзли еще больше, и четырехчасовой путь превращался в настоящее мучение.

В это утро мороз был особенно свирепым. Термометр показывал 15 градусов ниже нуля, дул сильный ветер. До Кампильо едва добрались. Косогор у Сан-Бласа проехали, когда совсем рассвело. Ветер крепчал, он тащил за собой ветки, бумагу, швырял в глаза густую пыль. Выл, яростно налетая на кустарник, со злобным ревом обрушивался на машину, которая вздрагивала, словно от пощечин.

В Дароке произошла стычка с Эрнандесом и Руисом. Раньше Эрнандес был писарем при штабе батальона, и Руис пустил в ход все свои связи, чтобы добиться для него должности почтальона. До этого он был верным слугой Эрнандеса, его тенью, теперь же догнал его по службе. Эрнандес был высоким, тощим, нескладным малым, с длинной, узкой головой долихоцефала и отвратительным сдавленным голосом. Он всегда ездил с каптерами. Руис же с поручениями майора ездил только в Дароку или Калатаюд. «Особое задание», — с важным и таинственным видом заявлял он. «Задание» сводилось к покупке табака, папиросной бумаги, таблеток от кашля и прочей ерунды. Майор был пятидесятилетний холостяк, вся семья которого состояла из незамужней благочестивой сестры. Она кочевала за братом по всем фронтам, чтобы всегда иметь возможность о ним повидаться. Теперь она обосновалась в Дароке. Навестить ее, рассказать о том, как поживает майор, забрать шерстяные носки или свитер, которые она вязала для брата, было вторым и самым важным заданием Руиса.

Спор начался из-за того, кому ехать в кабине. Каптеры и почтальон придерживались строгой очереди. В кабине было гораздо легче переносить мороз. Малейшее отступление от этого правила вызывало яростные столкновения, прекращавшиеся лишь после того, как восстанавливался порядок. Эрнандес нарушил очередь, пользуясь тем, что служил в штабе, а Руис, начальник конвоя, встал на его сторону. Каптеры сначала вели себя сдержанно, но Руис все больше расходился и наглел. Завязалась яростная перебранка. В конце концов Эрнандес сделал нелепый жест, означавший, что он великодушно уступает, благородно отказываясь от неоспоримой привилегии. Но чванливый и заносчивый Руис не думал сдаваться; с важным видом он залез в кабину, точно отстоял свое бесспорное право.

Было совсем темно, когда они собрались выезжать из Дароки. По-прежнему дул сильный ветер.

— Сегодня подохнем от холода, — сказал кто-то. Ехать в кабине была очередь Прието, каптера второй роты, и Аугусто. Но там уже развалились Руис и Эрнандес.

— Послушай-ка, сейчас наша очередь, — возмутился Прието,

— Разве есть такое распоряжение? — с издевкой спросил Руис.

— Вы ехали утром. Хватит с вас! — вмешался Аугусто.

— Ну и что? Я начальник конвоя и хочу снова ехать в кабине, — отрезал писарь.

— Ты капрал, как и я! А если ты начальник конвоя, это не дает тебе никаких прав. Подумаешь, начальник, а Эрнандес кто? Я тоже капрал, как и он! — орал Прието.

— Ты вообще никто.

— А ты? Вы оба дерьмо.

— Если тебе это не нравится, скажешь майору, когда приедем в Кампильо. А вылезать мы не собираемся. Понял? — нагло отрезал Руис.

— Оставь их, — снова вмешался Аугусто. — Они свиньи, и останутся свиньями, пока живы.

— Они хуже свиней! — хрипло крикнул Прието. Те молчали и лишь презрительно улыбались.

— Болтайте что хотите, но лезьте в кузов. Каптеры были вынуждены забраться наверх. Машина двинулась.

Ехали очень медленно. Навстречу шли сотни машин, длинные, нескончаемые колонны. Приходилось задерживаться и пробираться в объезд, по разбитым проселочным дорогам.

Аугусто и Эспиналь, прижавшись друг к другу, укрылись своими одеялами.

— Ну как, хорошо?

— Хорошо, как каждому, кто подыхает от холода.

— Ну, так укройся получше, дружище! — Эспиналь почти совсем вылез из-под одеяла.