возводя на их месте железобетонные конструкции в соответствии с последними веяниями моды. Они скупали всё, что могли скупить, с единственной целью – сделать столицу по-настоящему своей, прибрать её к своим рукам, рассовать её по своим карманам. Они высасывали кровь из прежней Москвы, втаптывая в грязь её обессилевшее тело. На месте недавней столицы в спешном порядке возводился новый город, полный зла, пропитанный нетерпимостью, обуреваемый алчностью, воспевающий деньги, пропагандирующий безжалостность и отрицающий все законы, кроме законов преступного мира… Вадим закурил, выворачивая на Тверскую. Вдоль дороги стояли, облачившись в лёгкую одежду, уличные проститутки. До настоящего тепла было ещё далеко, но девицы, стремясь привлечь внимание клиентов, спешили сбросить полушубки и длинные пальто, нацепить короткие юбки, избавиться от головных уборов.

«Мотыльки… Ночные бабочки любовных забав…» Игнатьеву вспомнился недавний спор с Ворониным о проститутках. Геннадий удивил Вадима своей позицией.

– Не вижу ничего ужасного в проституции, – заявил Воронин. – Профессия как профессия.

– Позволь, как же так? – оторопел Вадим. – Ты же всю жизнь в милиции проработал.

– И что?

– У тебя должна была выработаться стойкая неприязнь к проституции.

– Почему ты пришёл к такому выводу? – сдержанно удивился Воронин.

– Проститутки всегда связаны с криминалом.

– Видишь ли, Вадим, раньше в нашей стране и видеокассеты в основном были связаны с криминалом, потому что за хранение многих фильмов можно было схлопотать «срок». Даже за такие фильмы, которые считаются классикой мирового кинематографа. Разве у меня из-за этого должна выработаться, как ты изволил выразиться, стойкая неприязнь к видеопродукции?

– Это не одно и то же, – возмутился Игнатьев. – Ты подтасовываешь…

– Ничего я не подтасовываю. Давай рассуждать здраво. Проституцию заклеймили позором, потому что она напрямую связана с сексом, и тем самым поставили её на одну полку с безнравственностью. Принято считать, что оказывать сексуальные услуги – это безнравственно.

– А ты разве думаешь иначе?

– Я думаю, что безнравственно заниматься убийствами и распространением наркотиков. А проституция – это продажа своего тела. Своё тело продают акробаты, балерины. За деньги они развлекают тебя своим телом, ублажают тебя, радуют твой глаз. А массажист за деньги обрабатывает тебя своими руками, чтобы избавить тебя от неприятных ощущений в твоём теле. Проститутка же оказывает тебе сексуальные услуги. Вот если у тебя есть нужда в этом, куда ты пойдёшь?

– Знаешь, так можно договориться до чёрт знает чего! И оправдать эдак можно всё…

– Оправдай. Попробуй оправдать вора, – предложил Воронин, усмехнувшись.

– Вор идёт на преступление, чтобы выжить…

– Ты не о том говоришь. Я веду речь о работе, о том, что женщина растрачивает себя, занимаясь проституцией, как и все мы, выполняя свою работу. Взамен она получает деньги. Это такая же работа.

– Но ведь ты не хочешь, чтобы твоя дочь или жена занимались этим! – возразил Вадим.

– Я также не хотел бы, чтобы моя дочь работала уборщицей, или продавщицей, или билетёршей, или посудомойкой. Я бы хотел, чтобы моя дочь была художником, чтобы её профессия была творческой. Впрочем, дочери у меня нет. Жены тоже.

– Вот видишь…

– При чём тут «вот видишь»? Я бы не пожелал никому быть милиционером. Но мне-то моя работа всегда нравилась. Я просто не желаю никому такой судьбы… Каждый выбирает свою дорогу. Но никакой труд не может считаться позорным, если он лично мне не нравится. Тебе кажется, что проституция безнравственна и что проститутки аморальны, а я так не думаю. Это одна из самых тяжёлых и неблагодарных профессий.

– Источник венерических заболеваний, – добавил Игнатьев.

– Ты меня поражаешь, Вадим. Ты будто газет каких-то начитался. При чём тут венерические заболевания? С таким же успехом ты можешь сказать, что еда является причиной появления кишечной палочки в организме… Не пища, а условия, в которых она приготовлена и в которых ты её потребляешь. Можно хорошо и надёжно питаться в чистой квартире или в хорошем ресторане, а можно жрать чёрт знает что в какой-нибудь вонючей забегаловке, где по стенам тараканы ползают. Разница есть? И сексом можно заниматься в подворотне, а можно на свежих простынях в чистой комнате. Нужны нормальные условия.

– Что значит «нужны»? Ты так говоришь, будто выступаешь за легализацию проституции.

– Именно.

– Но это же бред! Как можно? – Игнатьев отказывался верить, что Воронин рассуждал серьёзно.

– А почему нет? Скажи мне, ты считаешь, что сексуальные отношения нужно запретить?

– Нет. Конечно, нет!

– Тогда почему не может быть территории, где ты можешь заняться сексом в нормальных условиях?

– Занимайся дома.

– А если не с кем? Неужели надо целый месяц ухажи вать за кем-то, чтобы вступить в интимную связь? Ты же не всегда успеваешь поесть дома, хотя у тебя есть жена, и спускаешься в нашу столовую.

– У меня уже нет жены.

– Тем более. Ты пользуешься общественными услугами. И время от времени ходишь в баню, хотя в квартире есть ванная. И проводишь время в компании время от времени, хотя у тебя есть семья…

– Ладно, в чём-то я с тобой соглашусь. Но скажи мне тогда, разве ты сам пользуешься услугами проституток? – поинтересовался Вадим.

– Нет. И никогда даже мысли такой не было.

– Вот видишь! А выступаешь за легализацию этой сферы.

– Так я и на фильмы ужасов не хожу, но это не означает, что никто не должен ходить. Я также никогда не любил футбол и бокс. Но люди-то ходят тысячами. При чём тут я?

– Интересно ты рассуждаешь, – произнёс Игнатьев задумчиво.

– Интересно или нет, но рассуждаю…

Вадим остановился на перекрёстке. Забрызганный грязью светофор едва пропускал свет. Днём никто не увидел бы сигнал на этом перекрёстке, но сейчас уже вечерело, и огни светофора всё-таки различались. Над сырой дорогой висела мокрая пыль. Пешеходы торопились, толкая друг друга, перебежать на противоположную сторону. Посреди дороги села облезлая рыжая собака и завыла, как волк. Откуда-то сбоку ей вторили другие голоса. Вадим повернул голову и увидел на истоптанном газоне позади киосков огромную стаю бездомных псов. Не менее двадцати лохматых животных сгрудилось на небольшом пространстве, некоторые мирно спали, другие злобно лаяли на прохожих, третьи выли, задрав голову к тускневшему небу.

«Проститутки, бомжи, одичавшие собаки – всё это символы нашего времени, символы новой Москвы», – подумал Вадим с грустью.

Светофор моргнул, красный фонарь погас, но зелёный не зажёгся. Тем не менее стоявшие на светофоре машины дружно ринулись вперёд.

Вадим достал телефон и набрал номер Маргариты.

– Алло, – услышал он её голос.

– Рита? Здравствуйте. Это Игнатьев Вадим.

– Ах, добрый вечер. Как ваши дела? Давно не слышала вас.

– Всё в порядке… Я тут мимо вас проезжал и вот решил позвонить.

– Отчего же раньше не позвонили? Заглянули бы ко мне.

Вадим улыбнулся. Он ехал в Ясенево в надежде повидаться с Марго, но не рискнул заявиться к ней без предварительного звонка, мол, вот он я, здрасьте…

– Рита… Если говорить честно, то я заехал в ваш район специально… Хотел вас повидать.

– Правда?

Ему почудилось, что он услышал в её голосе радость.

Или это только померещилось?

– Так я дома, – отозвалась она. – Жду вас. У меня торт есть! Будем чай пить…