— А вы откуда умеете это петь? Ягенка посмотрела на него с удивлением:
— Да ведь это все поют… Что с вами?
Зых, полагая, что Збышко подвыпил, повернул к нему радостное лицо и сказал:
— Распояшись. Сразу тебе полегчает.
Но Збышко постоял несколько времени с изменившимся лицом, а затем, поборов волнение, обратился к Ягенке:
— Простите меня. Что-то мне вдруг припомнилось. Пойте дальше.
— А может быть, вам это грустно слушать?
— Э, где там! — дрожащим голосом отвечал он. — Я бы рад слушать это всю ночь.
Сказав это, он сел и, закрыв глаза руками, замолк, чтобы не проронить ни слова из песни.
Ягенка запела второй куплет, но, кончив его, заметила, как по пальцам Збышковой руки катится крупная слеза.
Тогда она быстро подошла к нему и, сев рядом, стала толкать его локтем:
— Ну что с вами? Я не хочу, чтобы вы плакали. Говорите, что с вами?
— Ничего, ничего, — со вздохом ответил Збышко, — долго рассказывать… Что было, то прошло. Мне уже веселей стало.
— А может быть, вы бы выпили еще сладкого вина?
— Хорошая девка! — воскликнул Зых. — Почему вы говорите друг другу 'вы'? Говори ему: Збышко, а ты ей — Ягенка. Ведь вы с малых лет друг друга знаете…
Потом он обратился к дочери:
— Что он тебя вздул когда-то — это не беда… Теперь он этого не сделает.
— Не сделаю, — весело сказал Збышко. — Пусть теперь она меня за это побьет, коли хочет.
В ответ на это Ягенка, желая окончательно развеселить Збышку, сложила руку в кулак и со смехом стала делать вид, что бьет его.
— Вот тебе за мой разбитый нос! Вот тебе! Вот тебе!
— Вина! — закричал расходившийся владелец Згожелиц.
Ягенка побежала в кладовую и вскоре вынесла кувшин вина, два красивых кубка с вытисненными серебряными цветами, работы вроцлавских мастеров, и пару сыров, запах которых был слышен издалека.
Зыха, немного уже подгулявшего, зрелище это растрогало окончательно; он прижал к себе кувшин и, думая, очевидно, что это Ягенка, заговорил:
— Ох, дочурка ты моя! Ох, сирота горемычная! Что я, несчастный, стану в Згожелицах делать, как отнимут тебя у меня? Что стану делать?…
— А скоро придется ее отдавать! — воскликнул Збышко.
Зых мгновенно перешел от чувствительности к веселью:
— Хе-хе! А девке-то пятнадцать лет, и уж к парням ее тянет… Чуть завидит издалека, так и трет коленом об колено…
— Тятя, я к себе пойду, — сказала Ягенка.
— Не уходи, с тобой хорошо…
И Зых стал таинственно подмигивать Збышке.
— Двое их сюда заезжало: один — молодой Вильк, сын старого Вилька из Бжозовой, а другой — Чтан [11] из Рогова. Кабы они тебя тут застали, сейчас же стали бы на тебя зубами лязгать, как друг на друга лязгали.
— Эвона! — сказал Збышко.
Потом он обратился к Ягенке и, говоря ей, по указанию Зыха, 'ты', спросил:
— А тебе кто больше нравится?
— Никто.
— Вильк [12] крепкий парень, — заметил Зых.
— Пускай себе в другом месте воет.
— А Чтан?
Ягенка стала смеяться.
— Чтан, — сказала она, обращаясь к Збышке, — весь волосами зарос, точно козел, так что и глаз не видно, а сала на нем — как на медведе.
Збышко, словно что-то припомнил, хлопнул себя по лбу и сказал:
— Да, если уж вы такие добрые, так я вас еще об одной вещи попрошу: нет ли у вас медвежьего сала? Дяде для лечения нужно, а в Богданце я не могу добиться.
— Было, — сказала Ягенка, — да мальчики на двор вынесли луки смазывать, а собаки все дочиста съели… Вот жалость-то!
— Ничего не осталось?
— Дочиста съели.
— Ишь ты! Значит, ничего больше не остается, как в лесу поискать.
— Устройте облаву, медведей много, а если вам охотничье оружие нужно, мы дадим.
— Где мне ждать. Поеду на ночь к ульям.
— Возьмите с собой человек пять. У нас есть мужики.
— Я с мужиками не пойду: еще зверя спугнут.
— Так как же? С луком пойдете?
— Да что же я с луком в лесу, да еще в темноте, стану делать? Ведь месяц теперь не светит. Возьму вилы, хороший топор, да и пойду завтра один.
Ягенка помолчала, потом на лице ее отразилось беспокойство.
— В прошлом году, — сказала она, — пошел от нас охотник Бездух, а медведь его разорвал. Это дело опасное, потому что он как увидит ночью человека, а особенно возле ульев, сейчас на задние лапы становится.
— Коли он убегать станет, так его и не догонишь, — ответил Збышко. Между тем задремавший было Зых проснулся и начал петь. А потом обратился к Збышке:
— Знаешь, их двое: Вильк из Бжозовой и Чтан из Рогова… А ты…
Но Ягенка, боясь, как бы Зых не сказал чего лишнего, быстро подошла к Збышке и стала расспрашивать:
— А когда ты пойдешь? Завтра?
— Завтра, после захода солнца.
— А к каким ульям?
— К нашим, к богданецким, недалеко от нашей границы, возле Радзи-ковского болота. Говорили мне, что там медведей сколько хочешь.
XI
Збышко, как и намерен был, отправился на медведя, потому что Мацько чувствовал себя все хуже. Сперва поддерживала его радость и домашние хлопоты, но на третий день лихорадка и боль в боку вернулись к нему с такой силой, что он вынужден был лечь. Збышко отправился сперва днем, осмотрел ульи, заметил поблизости на болоте огромный след и разговорился с бортником Ваврком, который по ночам спал тут же, в шалаше, с парой злых подгальских овчарок, но вынужден был переселиться в деревню из-за осенних холодов.
Вдвоем раскидали они шалаш, взяли собак, кое-где слегка обмазали медом стволы, чтобы запах его привлек зверя, а потом Збышко вернулся домой и стал готовиться к охоте. Для теплоты оделся он в кафтан из лосиной кожи, без рукавов; на голову натянул чепец из железной проволоки, чтобы медведь не мог содрать ему кожу с головы, взял хорошо окованную рогатину и широкий стальной топор с дубовым топорищем, не таким коротким, какие употребляются плотниками. Под вечер он был уже у цели и, выбрав себе удобное место, перекрестился, сел и стал ждать.
