шиворот…»

Злобу из души следовало изгнать. Мамба перебросила кран, пустив холодную воду, и её пятки пустились в путь по зелёному с прожилками мрамору, отбивая ритмы сосредоточения.

Правду сказать, ей было о чём поразмыслить, да, да, было о чём! Чёрный Пёс, оказавшийся бестолковым щенком, угодил в России на живодёрню. Спрашивается, за этим она его туда посылала? Она что, пожелала сравнить застенки Папы Дока[12] с гулагами[13] заокеанской Сибирии? Слепой кутёнок умудрился и сам вляпаться, и ничего не добыть. Ни Зеркала, ни Погремка, ни рук врагов, ни их голов… А ведь туда же — держал её, Чёрную Мамбу, за безмозглую старую корову! Ха, а то не знает она, что у него спрятано в берцовой кости левой ноги! А также в икре правой! Да он ей нужен-то был лишь затем, чтоб смотаться в Сибирию, добыть для своей паршивой дудки Нагубник — и вернуться сюда, помахивая хвостом. А дальше всё было бы просто…

И вот вам пожалуйста. Как на стройплощадке, под которую сравнивают с землёй индейское кладбище, а потом удивляются, отчего трансформаторы, заказанные в Калифорнию, оказываются в Техасе, а лифты — в Чикаго…

Доведя танец сосредоточения едва ли до середины, Мамба осознала, что винить во всём ей следовало только себя.

Если хочешь, чтобы дело было сделано, — берись и делай сама.

Лучше пожалей, Мамба, бедного сосунка, которому доверила дело не по силёнкам, не по умишку.

…Да ещё Хранители выбрали самый подходящий момент, чтобы уйти… Бестолочи, туманят перспективу, расшатывают Игру… Впрочем, их тоже не в чем винить: Игра у них своя, так что, гиена с ними, пусть отчаливают. Попутного ветра в спину…

Побаловавшись напоследок горячими струями, Мамба выключила душ, завернулась в махровую простыню и двинулась на кухню завтракать. Слов нет, белые, конечно, кое-что понимали в комфорте, но, по глубокому убеждению Мамбы, за те несколько веков, что она знала эту недопечённую Богами породу, готовить нормальную пищу белые так и не обучились. И это несмотря на то, что в Африку нынче не ездил только ленивый… Ах, видели бы диетологи, какими толстыми ломтями Мамба кромсала бекон, как без счёту разбивала яйца, как смешивала томатный сок с «русскими сливками»[14] , получая восхитительную нежно-розовую смесь. Опять-таки напоминавшую о прошлом, в котором молоко буйволицы мешали с буйволиной же кровью. И не только с буйволиной, не только…

Нет, диетологи, лучше отвернитесь, не надо вам на такое даже смотреть!..

Гоня прочь ностальгию, Мамба добавила к бекону сырокопчёной колбаски… вздрогнула от прикосновения к ноге, перестала жевать и заглянула под стол.

— Ах ты бедненькая! Совсем забыли про девочку, ай, как же мамочке не стыдно…

Жёлто-чёрная тварь, от укусов которой, по крайней мере в Индии, народу гибнет не меньше, чем от ядовитых зубов кобр, застенчиво прятала голову под распластанным узорно-чешуйчатым телом. Такая уж скромница, такая смиренница…

— Ну что, змейку тебе? — Мамба облизала жирные пальцы и поднялась. — Птичку? Мышку?

Она уже обшаривала взглядом массивную стойку бара, где вместо напитков располагался целый живой уголок. Аквариум с толстыми золотыми карасями, большой террариум, где обитали ползучие гады, просторная клетка для птиц и внушительный вольер с грызунами…

Проследив взгляд любимицы, Мамба сунула руку в террариум:

— Я тебе покусаюсь… Ешь, маленькая, на здоровье.

В руке у неё извивалась большая отъевшаяся гадюка. Критически осмотрев змею, Мамба опустила её на пол.

Та мгновенно уловила опасность и пустилась наутёк, струясь по полированному камню так быстро, что зигзагообразный узор на теле слился в вибрирующую полосу… Однако от чёрно-жёлтой смерти разве уйдёшь! Пама встрепенулась, сделала бросок и, словно дротик, вонзилась гадюке в хвост. Причём после укуса не отдёрнула голову сразу, а несколько раз крепко сжала челюсти, пуская дополнительную дозу, ни дать ни взять делая контрольный выстрел. Калибр был убойный. Гадюка лишь вздрогнула — и обмякла безвольной чешуйчатой верёвкой. Когда яд сделал своё дело, пама устроилась поудобнее, раскрыла пошире пасть и приступила к завтраку, натягиваясь на жертву, точно чулок.

— Умница, девочка моя! — по-доброму кивнула ей Мамба, вернулась к столу и принялась сооружать сложный бутерброд.

Выходите из обморока, диетологи! Цельнозерновой хлеб увенчал лист салата, козий сыр, помидоры, оливковое масло, оливки… Правда, всё это в количествах, соответствовавших энергии, которую она собиралась потратить. То есть диетологам лучше было всё-таки отвернуться, пока опять удар не хватил.

Поправив простыню, Мамба взялась за телефонную трубку. После набора номера в ней клацнуло, щёлкнуло, пискнуло, затрещало… Мамба успела вспомнить безотказные тамтамы и проклясть всех на свете связистов, но наконец щелчки и шипение завершились, и линия отозвалась резким, привыкшим командовать голосом:

— Да-да, слушаю внимательно, говорите. Говорите!

Две секунды спустя голос прямо-таки растаял, стал ниже тоном и заструился сиропом, — видать, его обладатель врубился, кто удостоил его беседой. Пока что просто беседой по душам.

— Привет, генералиссимус, это я, — промурлыкала Мамба. — Ну что, договорился? Как? Что? Это ещё почему?!. Вот говнюк! А если яйца ему открутить? Ме-е-едленно? Что? Как? Не тот случай? А может, тебе? Что? Почему не надо? Ты точно уверен? Ладно, шучу, большой привет жене. Пока, ещё перезвоню. Будь на связи.

Выругалась про себя, отключилась, мотнула головой. Ещё один никчёмный придурок. Генерал, трижды мать его за ногу. Как мурру натравить на какую-то вредную бабу, так в ногах ползал. А как Чёрного Пса вызволить из гулага — так сразу «impossible». Россия, мол, страна возможностей, но не до такой же степени. Кое-что ещё остаётся «impossible».

«Забыл, поганец, как сидел в секретном институте простым майором, изучал влияние вуду на обороноспособность нации. Ну ничего. Надо будет — напомним…»

Потянулась к высокому стакану и вытрясла в рот последние капли нежно-розовой амброзии. «Вот и проверим, правильно ли тут делают эти „русские сливки“. Или они, как и всё у них, фальсифицированные?»

К хорошему человек привыкает быстро. Имея дело с высокопоставленными клиентами, Тамара Павловна всякий раз ловила себя на этой мысли. Когда в аэропорту тебя вдруг извлекают из общей очереди на регистрацию и под ручку ведут в VIP-зал и следующие сорок минут, вместо того чтобы маяться в накопителе, ты сидишь в мягком кресле, попивая кофе и листая предложенные журналы, а потом тебя персонально зовут на посадку, — в этом, согласитесь, что-то есть. Причём настолько, что перед следующим полётом, стоя в череде простых смертных, невольно покосишься на знакомую дверь и вздохнёшь о том дне, когда тебя причислили к избранным.

Так вот, Тамаре Павловне было не привыкать к полётам в бизнес-салонах больших лайнеров, где кресла полуторные, ножи и вилки не пластиковые, а стальные и милые стюардессы вежливо спрашивали, в каком часу ей хотелось бы пообедать. Доводилось ей летать и с ещё большим комфортом, вот, например, как сейчас — в стремительном бизнес-джете[15] всего-то на шесть мест. Причём пять из шести были свободны. То есть Тамара Павловна путешествовала на борту уютного самолётика единолично, словно в роскошном такси.

Уверенно гудели турбины, плыли за стеклами облака, щекотало язык полусладкое шампанское, а в конфетах-трюфелях ощущался настоящий шоколад. Тамара Павловна поглядывала на огромный экран впереди, наслаждаясь чувством полёта, которое давала внешняя камера, и с удовольствием ждала