суда Дайльтона. Лигов узнал оснастку «Генерала Гранта», «Орегона», «Блэк стар»… Он не стал рассматривать другие суда, задержавшись на силуэте своей бывшей шхуны. Никаких изменений в ней он не заметил. Судно было таким, словно только что сам Лигов сошел с его борта.

Корабли китобоев стояли на якорях. «Мария» шла несколько западнее, и теперь морякам был хорошо виден пожар. Он бушевал на одном из островов Шантарского архипелага. Небольшой, но покрытый густым лесом остров был на три четверти объят огнем.

Пламя бушевало над островом. Тысячи огненных языков рвались в вышину, в ночное небо, выбрасывая миллиарды искр. Они золотистым потоком взмывали навстречу звездам, и от этого казалось, что на темном своде вспыхивают все новые и новые звезды.

До китобоев доносился гул пожара. Лигов и Алексей, не отрываясь от подзорных труб, смотрели, как бушевало пламя, как охваченные огнем деревья корчились точно от нестерпимых мук, пытались выстоять против огня, медленно, как бы в бессилии шевеля ветвями, потом ярко вспыхивали, обращались в пылающий ослепительный факел, и тогда к небу вскидывались новые языки пламени.

Рушились на землю стволы, цепляясь красными, почти прозрачными культяпками горящих ветвей за соседей. При ударе о землю они разламывались на багровые головни, взметывая вокруг себя волны искр, огня.

Это было какое-то неправдоподобное зрелище. Дикое, бессмысленное торжество огня, разрушения…

А на берегу, вдали от огня, метались темные фигуры людей. Вначале моряки не поняли, чем они там заняты. Голос одного из матросов отвлек Лигова и Алексея.

— Смотрите, смотрите, — закричал он. — Это же плывут олени.

Вблизи от шхуны «Мария» на кроваво-черной воде отчетливо были видны головы оленей с ветвистыми рогами, точно отлитыми из бронзы. Животные плыли от пылающего острова в море. Там их ждала гибель, но она была менее страшной, чем огонь, пожирающий все, опаляющий шерсть, обжигающий ноздри и легкие раскаленным воздухом. Поднятые над водой головы оленей с безумно поблескивающими глазами точно молили небо о спасении. Но его не было. Вот моряки услышали предсмертный крик, и один олень задрал морду и погрузился в холодную глубину. Кровавая от отсвета пожара вода забурлила у концов дрожащих рогов.

Стадо оленей продолжало плыть в манящую темноту, а море отрывало от него одну жертву за другой…

Лигов смотрел на берег, который теперь был ярче освещен. Капитан, увидел, что люди на берегу, вооруженные дубинками и ружьями, били зверей, согнанных к воде огнем… Лигов опустил подзорную трубу и заставил сделать то же самое Алексея.

— Не надо… вернемся.

Лигов произнес эти слова глухо, с трудом. Он едва удерживал себя от того, чтобы не ринуться к берегу, не приказать матросам бить, стрелять тех, кто сейчас в диком азарте метался на берегу, кто поджег остров, чтобы выловить и уничтожить перепуганного, затравленного зверя, оставить после себя выжженную каменистую пустыню.

Моментами Олег Николаевич терял над собой власть, с губ его срывались отрывистые, полные ярости слова, но он брал себя в руки и давал команду класть шхуну на обратный курс…

— Что же это такое? Что же… Олег? — Алексей не находил себе места на мостике. — Мы уходим… они же…

Он посылал проклятия тем, кто был на острове, на кораблях, грозил в их сторону сжатыми кулаками, потом подбежал к Лигову и закричал ему в лицо:

— Почему мы уходим? Идем к острову! Слышишь, Олег! Нельзя этого прощать!

Лигов молча взял Алексея за руку, крепко сжал ее:

— Успокойся. Мы сейчас ничего не сделаем! Ничего! Только погубим и себя и шхуну, и никто не узнает, что здесь произошло. Понял?

Северов весь как-то обмяк. Лигов обнял его за плечи:

— Мы не забудем и не простим этого. Слышишь, Алексей!

— Не забудем, — повторил за ним Северов.

Он вскинул голову и немигающими глазами долго смотрел на пылающий остров, на зарево. Лицо его дышало гневом. Руки крепко сжимали поручни мостика. Алексей прислушивался к голосу, зазвучавшему в его сердце.

Владислав Станиславович готовился к выезду в Петербург. Все неотложные дела во Владивостоке были закончены, и Ясинский поджидал только прихода клипера «Иртыш», чтобы окончательно условиться с Клементьевым о сроке свадьбы и заручиться от него несколькими рекомендательными письмами.

Хотя род Клементьевых давно уже обеднел, все же он пользовался известным весом и уважением в обеих столицах. На правах родственника Владислав Станиславович рассчитывал проникнуть в некоторые семьи, завязать полезные знакомства, которые помогли бы не только выполнить поручения Дайльтона, но и принесли бы пользу самому Ясинскому.

Коммерсант заранее предвкушал, как он чудесно проведет время в Петербурге, развлечется вдали от семьи. Это он заслужил, потрудился немало. Заработал достаточно. Правда, доводилось переживать и неприятные минуты. Взять хотя бы последний разговор с Лиговым о покупателях китовой продукции или эту нелепую встречу с японцем. Как же его имя?..

Ясинский пытался вспомнить, как отрекомендовался Хоаси, поразивший его своей настойчивостью, даже наглостью… Владислав Станиславович довольно улыбнулся. Он сумел-таки поставить на место этого островитянина.

Коммерсант сидел в своем кабинете и покуривал сигару, В раскрытые окна лилась приятная прохлада летнего вечера. Бремя дождей и туманов в Южном Приморье миновало. Где-то, совсем недалеко, вели свои бесконечные песни цикады, да с улицы доносились голоса редких прохожих, приглушенное пение и шум из кабачков и таверн, что выстроились вдоль бухты, вблизи причалов.

Владислав Станиславович подошел к окну, взглянул на бухту, на угадывавшиеся в темноте дома. Быстро рос новый русский порт. Вон сколько огней на рейде, на берегу. Освещенные окна домов обозначали сеть улиц. Наслаждаясь ароматной сигарой, Ясинский думал о том, что многие дома эти принадлежат ему и уже приносят неплохой доход, но больший доход принесут земельные участки, которые им приобретены.

Дайльтон не захотел его взять в компанию. Ну и не надо. Ясинский решил основать свою компанию морского судоходства. Корабли будут перевозить из России переселенцев, грузы, крейсировать между всеми дальневосточными портами.

Ясинский так увлекся мечтами, что не сразу услышал стук в дверь кабинета. Стук повторился. Владислав Станиславович недовольно откликнулся. Вошла горничная и передала визитную карточку.

Ясинский с любопытством взял гладкий, упругий прямоугольник белого картона и не поверил своим глазам. Его изумление было настолько большим, что он вслух повторил:

— Кисуке Хоаси, коммерсант!

— Прикажете пригласить? — осведомилась горничная.

— Что? — взглянул на нее Ясинский. — Да, да, приглашайте.

Он все еще не мог прийти в себя от неожиданности. Но, когда в дверях показался японец, Ясинский уже с озабоченным видом перебирал какие-то бумаги на столе.

— Добрый вечер, дорогой господин Ясинский, — улыбаясь и кланяясь, заговорил Хоаси, входя в кабинет. — Приношу глубочайшее извинение за столь позднее посещение, но величайшее желание видеть вас заставило меня нарушить ваш вечерний покой.

Хоаси был одет в отлично сшитый европейский костюм. Голову он держал чуть опущенной, показывая ровный, безукоризненный пробор.

— Чем могу служить? — холодно спросил Ясинский, поднимаясь с кресла и неторопливо обходя стол. Руки он японцу не протянул.

Это не смутило Хоаси. Он подошел к Ясинскому поближе и продолжал:

— Ваш поспешный отъезд, несомненно вызванный неотложными делами в этом новом русском порту,