представитель римской власти, ходатайствую о выпуске Га-Ноцри. Он – сумасшедший, а особен но дурных последствий его проповедь не имела. Храм оцеплен легионерами и охраняется, ершалаимские зеваки и врали, – вяло и скучным голосом говорил Пилат, – ходившие за Га-Ноцри, ра зогнаны, Га-Ноцри можно выслать из Ершалаима; между тем в ли це Варравана мы имеем дело с очень опасным человеком; не го воря уже о том, что он убийца, но взяли его с бою и в то время, когда он призывал к прямому бунту против римской власти. Итак?

Чернобородый Каиафа ответил прокуратору:

– Великий Синедрион в моем лице просит выпустить Варравана.

– Даже после моего ходатайства? – спросил Пилат и, чтобы про чистить горло, глотнул слюну. – Повтори, первосвященник.

– Даже после твоего ходатайства прошу за Варравана, – твердо повторил Каиафа.

– Подумай, первосвященник, прежде чем в третий раз отве тить, – глухо сказал Пилат.

– В третий раз прошу за Варравана, – отозвал неповинного бродячего философа! Темным изуверам от него – беда! Вы предпочитаете иметь дело с разбойником! Но, Каиафа, дешево ты не купишь Га-Ноцри, это уж я тебе говорю! Увидишь ты легионы в Ершалаиме, услышишь ты плач!

– Знаю, знаю, Пилат, – сказал тихо Каиафа, – ты ненавидишь на род иудейский и много зла ему еще причинишь, но вовсе ты его не погубишь!

Наступило молчание.

– О, род преступный! О, темный род! – вдруг негромко восклик нул Пилат, покривив рот и качая головою.

Каиафа побледнел и сказал, причем губы его тряслись:

– Если ты, игемон, еще что-нибудь оскорбительное скажешь, уй ду и не выйду с тобой на лифостротон!

Пилат поднял голову, увидел, что раскаленный шар как раз над го ловой и тень Каиафы съежилась у него под ногами, и сказал спокой ным голосом:

– Полдень – пора на лифостротон.

Через несколько минут на каменный громадный помост поднялся прокуратор Иудеи, следом за ним первосвященник Каиафа и охрана Пилата.

Многотысячная толпа взревела, и тотчас цепи легионеров подались вперед и оттеснили ее. Она взревела еще сильнее, и до Пилата донес лись отдельные слова, обрывки хохота, вопли придавленных, свист.

Сжигаемый солнцем, прокуратор поднял правую руку, и шум слов но сдунуло с толпы. Тогда Пилат набрал воздуху и крикнул, и голос, сорванный военными командами, понесло над толпой:

– Именем императора!

В ту же секунду над цепями солдат поднялись лесом копья, сверк нули, поднявшись, римские орлы, взлетели на копьях охапки сена.

– Бродяга и тать, именуемый Иисус Га-Ноцри, совершил пре ступление против кесаря!..

Пилат задрал голову и уткнул ее прямо в солнце, и оно выжгло ему глаза. Зеленым огнем загорелся его мозг, и опять над толпой полете ли хриплые слова:

– Вот он, этот бродяга и тать!

Пилат не обернулся, ему показалось, что солнце зазвенело, лопну ло и заплевало ему уши. Он понял, что на помост ввели Га-Ноцри и, значит, взревела толпа. Пилат поднял руку, опять услышал тишину и выкрикнул:

– И вот этот Га-Ноцри будет сейчас казнен!

Опять Пилат дал толпе выдохнуть вой и опять послал слова:

– Чтобы все знали, что мы не имеем царя, кроме кесаря!

Тут коротко, страшно прокричали в шеренгах солдаты, и продол жал Пилат:

– Но кесарь великодушен, и поэтому второму преступнику Иису су Вар-Раввану…

«Вот их поставили рядом», – подумал Пилат и, когда стихло, про должал; и слова, выкликаемые надтреснутым голосом, летели над Ершалаимом:

– …осужденному за призыв к мятежу кесарь император в честь вашего праздника, согласно обычаю, по ходатайству великого Сине дриона, подарил жизнь!

Вар-Равван, ведомый за правую руку Марком Крысобоем, пока зался на лифостротоне между расступившихся солдат. Левая сломан ная рука Вар-Раввана висела безжизненно. Вар-Равван прищурился от солнца и улыбнулся толпе, показав свой с выбитыми передними зубами рот.

И уже не просто ревом, а радостным стоном, визгом встретила толпа вырвавшегося из рук смерти разбойника и забросала его фи никами, кусками хлеба, бронзовыми деньгами.

Улыбка Раввана была настолько заразительна, что передалась и Га-Ноцри.

И Га-Ноцри протянул руку, вскричал:

– Я радуюсь вместе с тобой, добрый разбойник! Иди, живи!

И тут же Раввана Крысобой легко подтолкнул в спину, и Вар-Равван, оберегая больную руку, сбежал по боковым ступенькам с камен ного помоста и был поглощен воющей толпой.

Тут Ешуа оглянулся, все еще сохраняя на лице улыбку, но отражения ее ни на чьем лице не встретил. Тогда она сбежала с его лица. Он повер нулся, ища взглядом Пилата. Но того уже не было на лифостротоне.

Ешуа попытался улыбнуться Крысобою, но и Крысобой не отве тил. Был серьезен так же, как и все кругом.

Ешуа глянул с лифостротона, увидел, что шумящая толпа отлила от лифостротона, а на ее место прискакал конный сирийский отряд, и Ешуа услышал, как каркнула чья-то картавая команда.

Тут Ешуа стал беспокоен. Тревожно покосился на солнце. Оно опалило ему глаза, он закрыл их и почувствовал, что его подталкива ют в спину, чтобы он шел.

Он заискивающе улыбнулся какому-то лицу. Это лицо осталось се рьезным, и Ешуа двинулся с лифостротона.

И было десять часов утра.

– И было десять часов утра, многоуважаемый Иван Николаевич, – сказал профессор.

Иван провел рукой по лицу, как человек, только что очнувшийся после сна, и увидел, что на Патриарших прудах вечер.

Дышать стало полегче, вода в пруде почернела, легкая лодочка скользила по ней, слышался всплеск весла. Небо как бы выцвело над Москвой, и видна уже была в высоте луна, но не золотая еще, а белая. Голоса под липами зазвучали мягче, по- вечернему.

«Как это я не заметил, что он наплел целый рассказ? – подумал Иван. – Вот уже и вечер, а может, это и не он рассказывал, а просто я заснул?»

Но, очевидно, рассказывал профессор, или Берлиозу приснилось то же, что и Ивану, потому что Берлиоз сказал, всматриваясь в лицо иностранцу:

– Ваш рассказ очень интересен, хотя и не совпадает с евангель скими рассказами…

– Ну уж кому же лучше знать это происшествие, чем мне, – отве тил очевидец самонадеянный профессор.

– Боюсь, – сказал Берлиоз, – что никто не может подтвердить, что все это так и происходило…

– Нет, это может кто подтвердить, – ломаным языком отозвался профессор и вдруг таинственно поманил обеими руками приятелей к себе.

Те наклонились к нему, и он сказал, но уж без всякого акцента:

– Дело в том, что я лично присутствовал при всем этом. Был на балконе у Понтия Пилата и на лифостротоне, но только тайно, ин когнито, так сказать, так что, пожалуйста, – никому ни слова и пол нейший секрет! Т-сс!

Наступило молчание, и Берлиоз побледнел.

– Вы… вы сколько времени в Москве? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Я сейчас только что приехал в Москву, – растерянно ответил профессор, и тут только приятели догадались заглянуть ему в глаза и увидели: Берлиоз – что левый зеленый глаз у него совершенно бе зумен, а Понырев – что правый мертв и черен.

«Вот все и разъяснилось! – подумал Берлиоз. – Приехал сумас шедший немец! Или только что спятил. Вот так история!»

Берлиоз был решительным и сообразительным человеком. Преж де всего, откинувшись на спинку скамьи, он замигал за спиной про фессора Ивану Николаевичу – мол, не противоречь ему! – и Иван его понял.

– Да, да, да! – заговорил Берлиоз возбужденно. – Впрочем, все это возможно… очень возможно… и Понтий Пилат, и балкон… А вы один приехали или с супругой?..

– Один, один, я всегда один, – горько ответил профессор.

– А ваши вещи где, профессор? – вкрадчиво продолжал осведом ляться Мирцев. – В «Метрополе»? Вы где остановились?

– Я – нигде, – ответил немец, тоскливо и дико блуждая зеленым глазом по Патриаршим прудам.

– Как?! А где же вы будете жить?

– В вашей квартире, – вдруг, развязно подмигнув, ответил сумас шедший.

– Я… очень рад, но, право, вам будет у меня неудобно… В «Метро поле» чудные номера, первоклассная гостиница…

– А дьявола тоже нет? – вдруг раздраженно спросил сумасшед ший у Ивана.

– И дьявола…

– Не противоречь! – шепнул Мирцев.

– Нету никакого дьявола! – растерявшись, закричал Иван не то, что нужно. – Вот вцепился! Перестаньте вы психовать!

Безумный расхохотался так, что из липы над головами сидящих выпорхнул воробей.

– Ну уж это положительно интересно, – трясясь от хохота, про говорил немец, – что ж это у вас действительно ничего нету! Что ни спросишь – нету! Нету!

–  Успокойтесь, успокойтесь, успокойтесь, профессор, – бормо тал Мирцев, – вы посидите минуточку с товарищем Поныревым, а я только сбегаю на угол, позвоню по телефону, а потом мы вас прово дим, ведь вы не знаете города!..

План Мирцева был правилен: добежать до ближайшего телефонаавтомата и позвонить куда следует, что, вот, приезжий из-за границы консультант бродит по Патриаршим прудам в состоянии ненормаль ном. Так вот, чтобы приняли меры, а то получается какая-то непри ятная чепуха.

– Позвонить? Пожалуйста, позвоните, – отозвался бойкий про фессор, – но умоляю вас на прощание, поверьте хоть в то, что дья вол существует! Имейте в виду, что на это существует седьмое доказа тельство!

– Хорошо, хорошо, – фальшиво-ласково проговорил Мирцев и, подмигнув расстроенному Ивану, которому вовсе не улыбалось кара улить сумасшедшего, устремился по аллее к выходу на угол Бронной и переулка.

А профессор тотчас как будто и выздоровел и посвежел.

– Михаил