– Не было.

– Были ваши собственные. Откуда они у вас? Такая большая сумма?

–  Зародились под подушкой.

– Предупреждаю вас, гражданин Поротый, что, разговаривая та ким нелепым образом, вы сильно ухудшаете ваше положение.

– Ничего. Я пострадать хочу.

–  Вы и пострадаете. Вы меня время заставляете зря терять. Вы взятки брали?

– Брал.

– Из взяток составились пять тысяч?

– Какое там. По мелочам брал. Все прожито.

– Так. Правду говорите?

– Христом Богом клянусь.

– Что это вы, партийный, а все время бога упоминаете? Веруете?

– Какой я партийный. Так…

– Зачем же вступили в партию?

– Из корыстолюбия.

– Вот теперь вы откровенно говорите.

– А в Бога Господа верую, – вдруг сказал Поротый, – верую с сего десятого июня и во диавола.

– Дело ваше. Ну-с, итак, согласны признать, что из пяти тысяч, полученных вами за квартиру, две вы присвоили?

–  Согласен, что присвоил две. Только за квартиру ничего не по лучал. А подпись вам тоже мерещится.

Следователь рассмеялся и головой покачал.

– Мне? Нет, не мерещится.

– Вы, товарищ следователь, поймите, – вдруг сказал проникновенно Поротый, – что я за то только и страдаю, что бес подкинул мне деньги, а я соблазнился, думал на старость угол себе в Серпухове обеспечить. Мне бы сообразить, что деньги под подушкой… Только я власть предупреждаю, что у меня во вверенном мне доме нечистая сила появилась. Ремонт в Со ветской России в день сделать нельзя, хоть это примите во внимание.

– Оригинальный вы человек, Поротый. Только опять-таки пре дупреждаю, что, если вы при помощи этих глупых фокусов думаете выскочить, жестоко ошибаетесь. Как раз наоборот выйдет.

– Полон я скверны был, – мечтательно заговорил Поротый, строго и гордо, – людей и Бога обманывал, но с ложью не дорогами ходишь, а потом и споткнешься. В тюрьму сяду с фактическим наслаждением.

– Сядете. Нельзя на общественные деньги дома в Серпухове по купать. Кстати, адрес продавца скажите.

– В 3-й Мещанской, купца Ватрушкина бывший дом.

– Так. Прочтите, подпишите. Только на суде потом не извольте говорить, что подпись бесовская и что вы не подписывали.

– Зачем же, – кротко отозвался Поротый, овладевая ручкой, – тут уж дело чистое, – он перекрестился, – с крестом подпишем.

– Штукарь вы, Поротый. Да вы прочтите, что подписываете. Так ли я записал ваши показания?

– Зачем же. Не обидите погибшего.

Интересно, как никому и в голову не пришло, что странности и во обще всякие необыкновенные происшествия, начавшиеся в Москве уже 12 июня, на другой же день после дебюта м-е Воланда, имели все один, так сказать, общий корень и источник и что источник этот можно было бы и проследить. Хотя, впрочем, мудреного особенно и нет. Москва – город громадный, раскиданный нелепо, населения в нем как-никак два с половиной миллиона, да и население-то такое привычное ко всяким происшествиям, что оно уж и внимание на них перестало обращать.

В самом деле, что, скажем, удивительного в том, что 12 июня в пивной «Новый быт» на углу Триумфальной и Тверской аресто вали гражданина? Арестовали за дело. Выпив три кружки пива, гражданин направился к кассе и вручил кассирше червонец. Хо рошо, что бедная девушка опытным глазом увидела, что черво нец скверный – именно на нем одного номера не было. Кассир ша, неглупая девушка, вместо того чтобы со скандалом вернуть бумажку, сделала вид, что в кассе что-то заело, а сама мигнула ма лому в фартуке. Тот появился у плеча обладателя червонца. Осве домились: откуда такой червонец малахольный, недоделанный? На службе получил… Любопытные лица. На службе, гражданин, таких червонцев сроду не давали. Гражданин в замешательстве к двери. Попридержали, через минуту красное кепи – и готово. Замели гражданина.

Второй случай вышел пооригинальнее. В кондитерской в Столешниковом переулке купил прилично одетый мужчина двадцать штук пирожных. К кассе. Кассирша в негодовании.

– В чем дело?

– Вы что, гражданин, даете?

– Как «что»? Черв…

Глядь, какой же это червонец! Кассирша злобно возвращает эти кетку белого цвета. Написано: «Абрау-Дюрсо, полусухое».

– Что такое?! Ради бога, извиняюсь…

Дает другой, тут уж скандал! Конфетная бумажка «Карамель фаб рики Розы Люксембург – 'Наш ответ Чемберлену'».

–  Прошу не хулиганить!!

Все приказчицы негодуют. Публика смотрит… Господин малино вый, еле выскочил из магазина, но его вернули, заставили заплатить за измятые в коробке пирожные. Он расплатился серебряной мело чью. А выбежавши, швырнул в канавку проклятые две бумажки, при чем изумленный прохожий поднял их, развернул, увидел, что это червонцы, присвоил их.

На Мясницкой у почтамта в полдень громко разрыдалась девуш ка, торгующая с моссельпромовского лотка шоколадом. Оказалось, что какой-то негодяй вручил и так нищей, нуждающейся продавщи це червонец, а когда она через некоторое время вынула его из жестя ной коробочки, служившей ей кассой, увидела в руках у себя белый листок из отрывного календаря. Потом случаи стали все чаще, и все связаны они были с деньгами. В банке на углу Петровки и Кузнецко го арестовали кассира, потому что, сдавая дневную кассу контроле ру, он сдал в пачке, перевязанной и им подписанной, вместо тысячи только семьсот и на триста – резаных по формату лозунгов «Рели гия – яд, берегите ребят».

В частном галантерейном магазине на Арбате обнаружил хозя ин в кассовом ящике вместо четырех червонных бумажек четыре билета в театр на революционную пьесу. Владелец магазина их рвал зубами.

В кассе месткома газеты «Звонок» во Дворце Труда случилось по хуже. Там обнаружилась недостача денег в несгораемом шкафу, а вместо недостающих червонцев – пятьдесят штук троцкистских прокламаций самого омерзительного содержания. Секретарь, обна руживший их, ничего никому не сказал, но уединился в телефонной будке, и через час трое людей в черных куртках увезли прокламации, а с ними двух беспартийных сотрудников «Звонка», неизвестно куда. Случаи превращения денег в черт знает что во второй половине дня стали настолько частыми, что о них тут только расплылся по столи це слушок… Из одних трамваев раз двадцать высаживали субъектов, которые развязно протягивали кондукторшам всякий хлам вроде, например, наклейки с коробки сардин «Маяк», как это было на Мо ховой улице.

На Смоленском рынке на закате солнца в подворотне произошла поножовщина по поводу брюк, купленных за вышедший в тираж ло терейный билет автодора. Человека зарезали с ловкостью и смелос тью почти испанской.

Меж тем только один человек во всей Москве в тот же день про ник в то место, о котором впоследствии только догадались… Чело век этот, конечно, был буфетчик «Варьете». Нужно отметить, что че ловечек короткого роста и с веками, прикрывающими свиные глаз ки крышечками, и моржовыми усами был меланхоликом. На лице у него царило не сходящее выражение скорби, и тяжкие вздохи не прерывно вырывались из его груди. Если ему приходилось платить восемь копеек в трамвае, он вздыхал так, что на него оборачивались.

В утро 12 июня, проверяя кассу, он нашел вместо одиннадцати червонцев одиннадцать страниц маленького формата из «Заколдо ванного места» Гоголя. Мы не беремся описывать ни лицо буфетчи ка, ни его жесты, ни слова.

Он к полудню закрыл буфет, облачился в желтое летнее пальто, художническую шляпу и, несмотря на жару, в калоши и, вздохами ог лашая окрестности, отправился на Садовую. У подъезда «Варьете» он продрался сквозь толпу, причем вздохнул многозначительно.

Через пять минут он уже звонил в третьем этаже. Открыл ему ма ленький человечишко в черном берете. Беспрепятственно буфетчи ка пропустили в переднюю. Он снял калошки, аккуратно поставил их у стоечки, пальтишко снял и так вздохнул, что человечишко обер нулся, но куда-то исчез.

– Мессир, к вам явился человек.

– Впустите, – послышался низкий голос. Буфетчик вошел и рас кланялся, удивление его было так сильно, что на мгновение он забыл про одиннадцать червонцев.

Вторая венецианская комната странно обставлена. Какие-то ков ры всюду, много ковров. Но стояла какая-то подставка, а на ней совер шенно ясно и определенно золотая на ножке чаша для святых даров.

«На аукционе купил. Ай, что делается!» – успел подумать буфет чик и тут же увидал кота с бирюзовыми глазами, сидящего на другой подставке. Второй кот оказался в странном месте на карнизе гарди ны. Он оттуда посмотрел внимательно на буфетчика. Сквозь гарди ны на двух окнах лился в комнату странный свет, как будто в церкви в пламенный день через оранжевое стекло. «Воняет чем-то у них в комнате», – подумал потрясенный царь бутербродов, но чем воня ет, определить не сумел. Не то жжеными перьями, не то какою-то химической мерзостью.

Впрочем, от мысли о вони буфетчика тотчас отвлекло созерца ние хозяина квартиры. Хозяин этот раскинулся на каком-то возвы шении, одетом в золотую парчу, на коей были вышиты кресты, но только кверху ногами.

«Батюшки, неужели же и это с аукциона продали?»

На хозяине было что-то, что буфетчик принял за халат и что на самом деле оказалось католической сутаной, а на ногах черт знает что. Не то черные подштанники, не то трико. Все это, впрочем, бу фетчик рассмотрел плохо. Зато лицо хозяина разглядел. Верхняя гу ба выбрита до синевы, а борода торчит клином. Глаза буфетчику по казались необыкновенно злыми, а рост хозяина, раскинувшегося на этом… ну, бог знает на чем, неимоверным.

«Внушительный мужчина, а рожа кривая», – отметил