всевозможные самодельные «заправки». В ход шло все — сливали остатки из резервуаров, просверливали или простреливали трубопроводы, а то и просто копали ямы. За почти век грозненской нефтепереработки под городом образовалась целая линза из керосина, бензина, нефти и бог еще знает чего. Кое-где линза подходила почти к самой поверхности — только копни.

И копали.

Борис сам видел несколько ям разной глубины, из которых черпали бензинокеросиновую смесь. Как это потом очищалось, и что на этом потом ездило, Борис не знал. Но что-то, похоже, ездило, потому что у каждой ямы был один или несколько хозяев, ревностно следивших за суверенитетом.

Трубопроводы теперь не сверлили — их простреливали. Иногда не совсем удачно. Вечером к эстакаде, проходящей вдоль дороги, подъехала белая «шестерка». Милиционер с канистрами в руке подошел к трубопроводам, вытащил пистолет. Хлопнул выстрел, из трубы с ревом вырвалось пламя, стоящий на остановке народ бросился врассыпную. От машины остался обгоревший остов, от милиционера — горстка пепла.

В парке завода Анисимова сцепились в очереди на «заправку» несколько водителей. Один занервничал и дал по машине конкурента очередь из «Калашникова». Пуля пробила емкость с гексаном, та загорелась. Водители, забыв обо всем, дали по газам, работники парка вызвали пожарных. Подтянулись охранники, милиция. Емкость потушить не удалось, огонь перекинулся на вторую. А потом они, одна за другой, взорвались, и последняя, поднявшись в воздух на столбе ревущего пламени, вдруг замерла, повернула и, словно фашистская ФАУ, помчалась вдоль дороги. Народ рванул в стороны быстрее американских спринтеров.

Тащили с заводов все, что можно. Тащили цветной металл, пустые бочки, масляные выключатели, лабораторную посуду, оконные рамы. Что нельзя — тащили тоже. Прямо с территории ЦГФУ сперли здоровенный, метров пять в длину, холодильник-конденсатор. Видимо, позарились на нержавейку и латунные трубки. Оперативники из Следственного комитета только диву дались, увидев след от троса на заборе — явно тянули краном. Вокруг собралась куча зевак — охрана, пацаны на великах из Алхан-Юрта. Опера переглянулись и заговорили громко между собой:

— Все, достали! Дудаев вертолет дает, Алхан-Юрт облететь. Сказал, у кого во дворе найдут холодильник — всех с пулемета прямо с воздуха гасить.

Несколько пацанов вскочили на велосипеды. Через полчаса один вернулся: «Нашли трубу, нашли! В лесу была — не надо вертолет!» Следом приехали грузовик с холодильником в кузове и автокран. Через полчаса кран прямо через забор поставил холодильник на место. Дудаев, ясное дело, ни о вертолете с пулеметом, ни о холодильнике знать ничего не знал. Скорее всего, он даже о существовании ЦГФУ не подозревал…

О существовании Химзавода Дудаев знал точно: весной неожиданно нагрянул с инспекцией. Объехал несколько цехов, поинтересовался проблемами. Рабочих, живших в большинстве в Черноречье, волновало только одно — мягко говоря, усложнившаяся продажа квартир из-за действий Алдынского комитета. Об этом президенту, конечно, никто ничего не сказал, пожаловались только на перебои с зарплатой. Дудаев рассказал про экономическую блокаду и поинтересовался, почему завод не работает на полную мощность.

— Так завод Ленина сырье не дает, — сказал директор.

Дудаев вопросительно глянул на директора завода Ленина.

— Мы даем! — заявил тот.

Президент нахмурился.

— Оно не подходит, — попробовал объяснить директор Химзавода. — Слишком тяжелое.

— Тяжелое? — помолчав, переспросил президент и тут же принял решение: — Облегчайте!

— Понял, что делать надо? — спросил Алихан Бориса на следующий день. — Облегчать! А ты зарплату просишь… Ладно, давай подпишу.

Летом вновь поменяли деньги, и от Советского Союза теперь остались только паспорта. В августе, когда до конца срока обмена оставалось еще больше недели, Борис стал свидетелем занятной картины. Он ехал на троллейбусе из Микрорайона. Возле библиотеки Чехова троллейбус обогнал кортеж из нескольких автомобилей. Из головной машины высунулась рука с автоматом, раздалась длинная очередь. Пассажиры почти не обратили на это внимания: привыкли. Но следом из машины посыпались деньги, много денег. Разноцветные советские купюры летели по ветру, устилали асфальт, словно опавшие листья. Троллейбус резко остановился, водитель выскочил на дорогу и стал судорожно собирать деньги, запихивая их в карманы и за пазуху. Дверь троллейбуса он успел закрыть, и это позволило ему выиграть немного времени. Совсем немного: через несколько секунд двери открыли, и на мостовую выскочила целая толпа. Пять минут — и на асфальте не осталось ни одной купюры.

Осенью они продали квартиру, слишком быстро уж падали цены. Деньги несли домой в обычном полиэтиленовом пакете. Денег было много — несколько тяжелых пачек, похожих на кирпичи и, глядя на них, с трудом верилось, что купить на них сейчас в городах России можно разве что гараж. И то не везде.

В течение ближайшего времени эти несколько кирпичей должны были начать работать и подарить своим владельцам то, о чем они мечтали.

Борис занялся бизнесом.

Три человека — два чеченца и один армянин давно мечтали пристроиться к бурно процветающей продаже нефтепродуктов, и им не хватало немногого — наличности и некоторых знакомств. И то, и другое принес Борис. Схема была довольно проста — в Грозном покупались цистерны с нефтью, затем их перегоняли в Прибалтику и продавали. Цистерны по всему пути сопровождали двое из команды, обеспечивая с помощью взяток «зеленый путь». Деньги гнали назад наличкой, на обычной машине.

Три операции прошли, как по маслу. Кирпичей стало заметно больше; Борис и Ирина смотрели на них завороженным взглядом и видели трехкомнатную квартиру где-нибудь в Краснодаре или Саратове. А может, в Москве? Ведь если добавить совсем немного, хватит и на Москву, и родителям на домик в деревне. И идет все так хорошо. Еще всего лишь раз, один только разок.… Ох, как заманчиво!

И они решились.

Все прошло хорошо. Цистерны дошли до Латвии без задержек, покупатель расплатился сполна. Последний телефонный звонок был из Ростова: «Все идет по схеме — ждите». Через день третий участник группы должен быть встречать «купцов» на границе.

Они не появились.

Ни через день, ни через два.

Нашли их только через неделю. В Ростове. Обоих — и армянина, и чеченца. Избитых до неузнаваемости и с огнестрельными ранениями.

В морге.

Машина и деньги растаяли, словно их и не было.

Так же растаяли и мечты. Краснодар, Саратов и Москва снова стали такими же далекими и недоступными, как и Австралия, а мир опять съежился до размеров столицы непризнанной республики. Даже меньше.

Покраснели листья каштанов в опустевших скверах, полетели по ветру кленовые вертолетики — незаметно подкралась осень 94-го года.

Последняя осень.

— Боря сколько можно ждать — когда за сапогами пойдем? Давай сегодня.

Борис выловил из бульона разваренный кусок голубятины, тщательно прожевал, прикрыв от удовольствия глаза.

— Правильно, давайте сегодня пойдем, — влез Славик. — А, пап?

— Это кто — «пойдем»? — нахмурилась Ирина. — Ты с бабушкой останешься.