Чтобы кончить с Марией Никифоровой — расскажу ее дальнейшую историю: это оказался не мальчик и не девочка, а полного и редкого типа гермофродит — более грамотные из нас скоро об этом догадались и звали его «Оно». Он не был провокатором, но, конечно, половое уродство сказалось на всей психике — истерической, извращенной и аморальной. За границей, куда он попал после побега, он ориентировался на анархистов, жил странно, то в мужском, то в женском платье, имел соответственные романы, получал какие-то средства. Мы все с ним совсем разошлись. В 1917 г. вернулся в Россию, очутился среди зеленых и с поездом ездил (под именем Маруси Никифоровой) по Черниговской и Харьковской губернии, жег, грабил, бесчинствовал. В 1919 г. он был арестован и судим в Москве; за него почему то вступился покойный А. А. Карелин, заверив его честное революционное имя. Потом, — через год, кажется, — газеты сообщали, что его снова арестовали на какой-то новой пакости и на этот раз расстреляли.

Тарасова — свой человек.

Лидия Ивановна — старая надзирательница.

Федотова — свой человек.

Валентина Александровна — молодая надзирательница

Значительная часть одежды для беглянок была пошита семьей В. В. Маяковского.

Приведу далее выдержки из воспоминаний И. Морчадзе (С. Коридзе) о том, что ждало беглянок за пределами тюрьмы, а также розыскной список Московского охранного отделения:

И вот начинается лихорадочная, прямо головокружительная работа по организации побега.

Спешно шьются платья и днем и ночью семьею Владимира Маяковского и через Тарасову направляются, частями на теле, в тюрьму; пересылаются деньги, адреса квартир и прочее, необходимое для побега, а в самый последний день — тюремные ключи, изготовленные нашим товарищем слесарем по восковому слепку, снятым Тарасовой.

По плану побега бежавших каторжанок должны были поджидать провожатые, на обязанности которых лежало доставить беглянок на заранее приготовленные квартиры. Это делалось оттого, что не все каторжанки знали Москву и могли запутаться и не найти квартиру, во-первых, а во-вторых, это отняло бы много времени, а нужно было дорожить каждой минутой, так как предвидели погоню.

Провожатые стояли и дожидались беглянок у Новинского бульвара и у Горбатого моста, так как беглянки должны были выйти из тюрьмы двумя группами, из которых одна должна была идти к Новинскому бульвару, а другая к Горбатому мосту. Был условлен пароль, по которому провожатые должны были узнать беглянок. В день побега, 30-го июня, мы, все участники побега, в количестве 7 человек, а именно — я, Влад. и Вас. Калашниковы, Роза Ландсберг, Яковлев, Усов и товарищ-слесарь, делавший ключи, собрались на квартире Калашникова в Волковом пер. Это было приблизительно около 7 часов вечера. Нужно здесь отметить, что организация побега велась так конспиративно, что, кроме меня, Вас. и Влад. Калашниковых, об этом никто не был осведомлен. Конечно, некоторые товарищи, быть может, догадывались, в чем дело, но для какой цели мы их собрали 30 июня 1909 г. в Волковом пер. они узнали от меня и Вас. Калашникова только вечером того же дня, когда мы объяснили им, в чем нам нужна их помощь. Боясь провокации, мы никого из них уже из квартиры не выпускали и через некоторое время приступили уже к реализации нашего пиана Первым делом Вас. Калашников вместе с Усовым пошли встретить надзирателя Федорова в пивной, чтобы напоить его снотворным веществом. Репетиция выпивки не раз была проделана Вас. Калашниковым, и надзиратель Федоров, любитель выпить, привык уже к этому. В 11 ч. или 11.30 ночи вернулся Вас Калашников вместе с Усовым и сообщил, что первая наша задача выполнена блестяще, что Федорова так напоили снотворным веществом, что он едва ушел к себе в тюрьму, но сами Вас. Калашников и Усов были сильно пьяны, и нам пришлось откачивать их нашатырным спиртом и холодным компрессом. Перед тем, как уйти из квартиры к тюрьме, мы распорядились осветить все комнаты квартиры и не тушить огня, а сами ушли через задний двор, перескочив через стену и выйдя в зоологический сад и смешавшись с гулявшей там публикой. Все эти шаги мы предпринимали из боязни слежки за нами и провокации.

Подойдя к Новинской тюрьме, мы расставили провожатых по своим местам, а я и Вас. Калашников зашли в церковную ограду напротив Новинской тюрьмы, спрятались за густыми кустами акации и дали сигнал каторжанкам, чтобы они начали действовать. Сигнал был дан Вас. Калашниковым кошачьим мяуканьем, что он в совершенстве делал. В ответ на эту сигнализацию мы получили сигнал и от каторжанок, что они слышали наш сигнал и начинают действовать. Их ответный сигнал состоял в том, что они три раза припустили горевшую в их камере лампу. После этого, затаив дыхание, мы впились глазами в двери тюремной конторы, откуда должны были выйти беглянки, и в окно конторы, откуда мы ждали второго сигнала — свободен ли путь, можно ли выходить. Не прошло и 15 минут, как блеснул огонек в окне конторы, и беглянки извещали нас, что все прошло благополучно, и можно выходить на улицу, но оказалось, что на улицу выходить еще нельзя, и мы дали соответствующий сигнал электрическим фонарем, что выходить нельзя и чтобы ждали нашего сигнала, когда путь будет свободен.

Дело в том, что на этой улице около самой тюрьмы всегда дежурил городовой, но он не всегда стоял на одном месте, а менял как-то стоянку. Наше двухнедельное наблюдение за этим городовым дало нам следующие результаты: 5 раз в неделю городовой сей стоял так, что ему не видно было дверей тюремной конторы, откуда должны были выйти беглянки, а 2 раза в иеделю стоял так, что ему видно было все, и не представлялось возможности выходить из тюремной конторы незамеченным. Как раз случилось так, что городовому в эту ночь было видно все, и поэтому нужно было сначала его устранить, а потом дать сигнал беглянкам, чтобы они выходили. Такой случай у нас был предвиден и потому, дав сигнал беглянкам о том, чтобы они ждали, я остался в ограде церкви, а Вас. Калашников с полубутылкой s руках торопливо направился к городовому, предварительно рассыпав золотые и серебрянные монеты с таким расчетом, что,