начинало как будто искриться, словно босые ноги впитывали в себя неведомые токи, рождающие наслаждение. Кожа на ступнях была тонкая, как у детей, точно Геша до сих пор порхала над землей, не касаясь ее, и не успела сбить ненатруженные ноги.

В этот день не хотелось ничего делать: обедать, ехать обратно на работу, что-то кому-то говорить. Ока легла не кровать и стала разглядывать широкую в окружности, плоскую каплю, думая про нее, что капля эта может упасть, а может и высохнуть на потолке, оставив еще один след, ржавое колечко. Скорей всего останется след, если не хлынет дождь, который, конечно, нужен всем, но только не ей.

«Только не мне, - думала она отрешенно. - Дождь теперь для меня сигнал тревоги. Надо что-то делать. Неужели нельзя как следует починить крышу? Худая крыша не просто худая крыша - это путь к эгоизму. Всем нужен дождь, а мне не нужен. Надо все-таки, - неожиданно подумала она, поднимаясь с постели, - обязательно позвонить подполковнику».

Ноги с нежностью приняли колючую массу паласа. С голого дерева за окном слетел воробей.

- Я поехала, - сказала она матери. – Ничего не бойся. Быстро вернусь. Смотри за Эмилем.

Подполковника не было на месте. Это показалось Геше хорошим знаком: все-таки надо дождаться вечера, а утром дозвониться.

Вечером никто не пришел, хотя Геша надеялась, прислушивалась к шагам во дворе, к тормозящим автомашинам, к хлопающим дверцам. Эмиль допоздна играл со своим танком. Танк грозно гудел и лязгал, дергался вправо и влево, ворочая длинным пушечным стволом, наезжал на препятствия, давил пластмассовых солдатиков, которых выстраивал на его пути Эмиль.

В гостиной низко над круглым столом висел оранжевый абажур с густой бахромой, от которой на крашеном полу шевелились длинные тени. В этих золотистых тенях играл Эмиль, не заподозривший, что подарок ему сделал отец: Геша была благодарна Ибрагиму за то, что не сподличал.

Утром она доела остатки салата, выпила чашку кофе и умчалась на работу. Сказала шефу, что едет в РУВД по делам, тот велел передать привет друзьям. «Ты что-то зачастила, - сказал он лукаво. - У подполковника жена - министр».

Сияющая, уверенная в себе, как крупная, смелая собака, она вышла из грязной машины и, ловя приветные взгляды знакомых ребят, стоящих поодаль, указала им, любуясь собой в это раннее утро:

- Здрасьте, юноши! - Голос ее ломко прозвучал в прохладном воздухе, и воздух, казалось, радостно вздохнул, приняв в себя глоток нежных звуков.

«Юноши» отозвались не очень весело, не подошли здороваться, а виновато потупились, как будто не поняли ее.

Подполковник принял ее тоже неласково, посмотрел на часы, намекая на время, которого нет у него. Часы старенькие, стальные, с черным циферблатом, что-то вроде «Победы».

- Слушаю вас, Георгина Сергеевна, - сказал, как в телефонную трубку. - Вы, конечно, знаете о случившемся...

- Что случилось? - спросила Геша, чувствуя, как не в меру екнуло сердце в груди и как разлилась слабость по жилам. - Не знаю...

Ей хотелось вскрикнуть: я знала, что-то должно случиться. Вчера еще знала! Неужели?

- Сотрудник ГАИ, - сказал подполковник и поморщился. - Только что скончался в больнице. Стоял на посту... Знаете парк? Прекрасно. Там, вчера вечером... Жил всю ночь. Успел кое-что сказать. Короче, какая-то мразь! Там, говорит, в кустах драка, женщину бьют два подростка. Тот и побежал, а эта мразь за ним... Никакой драки. Обрезок трубы. Этим обрезком по голове лопушка нашего. За пистолетом охотился! Ушел с пистолетом. Вот так. Слишком доверчивыми стали! Неприятная история. Распространяться об этом не нужно, - предупредил подполковник и внимательно взглянул в глаза побледневшей женщине, которая, как ему показалось, едва удерживала себя на стуле.

- Ужас! – чуть слышно сказала Геша. - Какой ужас! Боже... – И вцепилась в угол столешницы...

А очнулась, пришла в себя уже под распахнутым настежь окном. В ушах шелестели как будто катящиеся по слякоти шины. Над ней озабоченные лица, погоны на серых мундирах. Шелест шин обрел вдруг глубокий звук, который упруго, как резиновое колесо, покатился по стенам и по потолку. Звук этот дошел до слуха тревожным вопросом:

- Что? Обошлось?

«Кто это говорит?» — подумала она и прошептала:

- Простите, я что-то...

- Лежите, лежите, - сказал опять голос. - Сейчас придет врач.

- Не надо.

- Обязательно.

- Нет, нет, все хорошо. Я бы не хотела, не надо. Я себя хорошо... - вяло говорила Геша, поднимаясь с вонючего дивана, обитого холодным липким дерматином. - Окошко... очень дует...

Ее бил озноб. Пальцы были холодными, ногти поголубели. Она подумала, что на переносице сейчас синеет чернильный мазок... Ей не хватало зеркала, и она, как раздетая, смутилась вдруг, увидев над собой лица мужчин. Дрожащими пальцами застегнула пуговки на груди, постаралась улыбнуться и заметила насмешливую улыбку подполковника...

- Что с тобой, девочка? – спросил он подчеркнуто бодрым, отеческим тоном. - Ушиблась? Пощупай голову - шишку, наверно, подставила. Затылком об пол. Напугала!

- Нет, - ответила Геша, подчиняясь и ощупывая затылок. - Немножко... Вот здесь... Почти не больно.

Пришла молодая женщина в отглаженном халате с чемоданчиком в руке, Теплым, ухоженным пальцем мягко нажала на боевую жилу в запястье, прислушалась.

- Ничего страшного, - сказала. - Простой обморок. Раньше случалось? - спросила она, поглядывая на переносицу Геши. - А это что?

- Это с детства... У меня и у сына... тоже. Не знаю. Спасибо. Я себя чувствую хорошо.

Ей было стыдно, что она заставила понапрасну волноваться людей, и виновато сказала:

- Извините, пожалуйста... Мне очень неловко.

- Ну, хорошо, хорошо. Сейчас мы вас отвезем домой, дома полежите...

- Нет, я сама, - сказала Геша, вспомнив об автомашине. - Тут я вам не подчинюсь. У меня дела.

Женщина-врач промолчала и, словно бы обидевшись, ушла. В кабинете остался один лишь подполковник.

- Сейчас, - сказал он, - нам принесут чаю. Я заказал покрепче. Правильно?

Он был явно озабочен, и Геша хорошо это понимала.

- А вы, девочка, что-то скрываете от меня, - сказал он и весело улыбнулся, будто очень хорошо пошутил. - Все-таки чай в стакане, по-моему, вкуснее, чем в чашке... Как вы думаете? Смотрите, какой Цвет, почти красный.

- Я привыкла к кофе.

- Нет, я чайник! - так же весело сказал подполковник, обжигая губы горячим напитком. - Что же у нас с вами? Какие дела? Не поговорили. Я слушаю вас. Только, чур, больше не падать! Что случилось?

Она подумала и решила ничего пока не говорить подполковнику: слишком близко находились две точки - провести черту между вчерашним визитом и преступлением очень заманчиво, прямая черточка - самый короткий путь от одной точки до другой, но именно это и остановило Гешу. Она сказала, не притрагиваясь к чаю:

- Очень устала. Хотела поговорить, а о чем не помню. То есть, я конечно, никогда не забываю о своих делах! А тут вдруг такое отчаяние, хотела ругаться с вами. А вы меня убили новостью. Лобовое столкновение. Я и свалилась. Страшно почему-то сделалось и очень жалко... «Доверчивый»... Это хорошо, что доверчивый.

- Сначала проверяй, а потом доверяй,— возразил ей подполковник. - Чай остынет, пейте.

- И все-таки! Сначала доверяй, а уж потом, если понадобится... Иначе, какие мы люди? Это собаки сначала обнюхиваются, рычат, шерсть дыбом, а уж потом дерутся или хвостом виляют.

- Не то говорите! - прервал ее подполковник. - Разве можно! При чем тут собаки? Случай из жизни знаю поучительный: врач молодой напился на банкете, а работал в ведомственной железнодорожной поликлинике. Напился и стал твердить, что все железнодорожники, простите, суки. Начальник поликлиники