- Могу подвезти до гостиницы. Всех! Я тороплюсь. Мне бы не хотелось, чтоб все это произошло без меня. Извини. Я этого очень боюсь. Вы надолго в наш город?

- Я нет. Вот они - да. Что значит надолго? Все относительно.

- Выходит, ты с ними. Ну ладно. Не они с тобой, а ты с ними. Попутно.

- Надо поговорить.

- Поговорим по дороге.

Лысый, самый вежливый и умный из троих, стал надевать кожаное пальто. Поднялся и Серый, не выражая никаких эмоций.

- Хорошо, - сказал Ибрагим и тоже стал одеваться.

Запахло новой кожей. В помещении потемнело от тесноты, громоздкости мужских тел.

Геша долго грела мотор, долго соскабливала обледеневший снег со стекол грязной машины. Мужчины о чем-то азартно, но тихо спорили, не обращая на нее внимания. А для Геши было самым главным сейчас увезти эту троицу из дома и, может быть, потом, уже на нейтральной территории, встретиться с Ибрагимом, если он будет настаивать. Прийти с Эмилем, если этого нельзя избежать, и все сделать так, чтобы Эмиль не догадался, кто этот красивый мужчина.

Лысый стал отворять ворота. Вытащил деревянный, круглый и гладкий засов, с усилием раздвинул широкие створки, примерзшие к снегу, потащил в сторону сначала одну, проводя на заснеженной земле циркульный след, потом другую. Бугристый переулок белым светом хлынул во двор.

Из окон смотрели соседи, прячась за занавески. Все они, конечно, могли подумать, что трое мужчин ночевали в ее доме.

- Выезжайте, я закрою, - сказал Лысый, пряча в черных ресницах васильковую синеву.

Сказал так, будто успел затесаться в друзья, понимая больше, чем кто-либо другой, ее волнение и невольную грубость. «Что-нибудь придумаем», - словно бы говорил его взгляд.

Ибрагим, усевшись рядом с Гешей, критически разглядывал постаревшую машину. В моторе громко барабанил распределительный вал. Когда-то на черной панели приборов была наклеена яркая тигриная морда с ощеренной клыкастой пастью. Геша заметила, как он погладил пустое место, глазам своим не поверя, что такая красота бесследно исчезла.

- А где же тигр? - спросил он, задумчиво улыбаясь.

- Слинял.

Лысый затворил ворота и, скользя, подошел к машине, вытряхивая из-за шиворота снег, упавший с навершия ворот. На ногах у него были тонкие, на коже, черные ботинки знаменитой фирмы «Саламандра» - пешком этот человек не ходил.

- Итак, - сказал он, колыхнув машину грузным телом. - Путь открыт... Все за семафором! За рулем цветок по имени Георгина. Машина старая, как печка, а в салоне чудо. Нет, Ибрагим, ты Емеля-дурак! Из русской сказки. Я как человек за семафором могу тебе это прямо сказать, л ты не обидишься. Знаете, - обратился он к Геше, приблизив дыхание свое к самому ее уху, - мужчина в командировке - это мужчина за семафором.

- Вы мне мешаете, - сказала она, отстраняясь. Тяжело груженная машина требовала газа, но скользкую дорогу держала лучше. Геша подъехала к гостинице и, остановившись, молча ждала.

- Чего или кого ждем? - спросил Ибрагим.

- То есть? - спросила Геша, скосившись.

- Xa! - воскликнул Лысый. - Но это не та гостиница! Ничего, ничего! Мы зайдем и сюда. Выходим! Как раз время завтрака. Все выходим!

- У нас другой, - сказала Геша, стараясь скрыть удивление, - нет.

- У вас - нет, у нас - есть, - загадочно пояснил Лысый, намекая как бы на что-то такое, о чем не надо все знать. - У нас особая гостиница, закрытая.

Ибрагим задержался.

- Надо поговорить, - сказал он и повернул ключик в замке зажигания.

Улица шумела. Автомашины опять, как зимой, вертели пушистыми хвостиками пара, люди словно бы почернели, одевшись в зимнее, торопились по белым, нетающим покровам тротуаров. Геша смотрела сквозь боковое стеклышко, вслушиваясь в хруст шагов и жесткий гул резиновых скатов, катящихся по мостовой.

- Вы, оказывается, в командировке... - сказала она с усмешкой. - Или опять не имею права спрашивать? Не загрызешь?

- Надо поговорить, - сказал Ибрагим с упрямством в голосе.

- О чем? - воскликнула она, оборачиваясь к нему всем корпусом, - Ты бы спросил, хочу ли я говорить с тобой? Для начала. Нам с тобой не о чем. Надо тебе или нет - мне все равно. Не о чем говорить!

- Я отец Эмиля.

- Слушай, сделай так, чтоб я тебя искала! Уйди за горизонт! - вырвалось у нее чужое, вновь приобретенное, хлесткое, как ей казалось, выражение. - Сделай, пожалуйста! Какой ты отец! Ты просто алиментщик. Знаешь лучше меня. Иди к черту!

- В школе научилась? Или где ты сейчас?

- А что за люди с тобой? Сначала поговорим о них, а потом уж... Что у них за дела?

- Большие люди. Что они делают в городе, знают только несколько человек. Тебе не обязательно, - сказал Ибрагим, снисходительно поглядывая на Гешу, которая вдруг улыбнулась ему и, меняясь на глазах, изобразила на лице растерянность, сказав при этом:

- Неудобно получилось. Надо заранее предупреждать. А не лучше ли встретиться вечером? Я тороплюсь. Извинись, пожалуйста, перед ребятами... Я себя плохо чувствую... Приходи сегодня часиков в семь. Можешь с друзьями. Вот тогда и поговорим.

Ибрагим внимательно посмотрел на нее.

- К тебе? - спросил он осторожно.

- Легкий ужин. Ничего больше. С вилками, конечно. Ну, что-нибудь! Я кое-что вспомнила, - сказала Геша и поняла, что Ибрагим слишком внимательно вглядывается в ее глаза. - Нарушаю планы? - спросила она, перестав улыбаться и с тревогой уже понимая, что совершила какую-то ошибку, вызвавшую подозрение Ибрагима. - Как хочешь. В конце концов, надо это тебе, а не мне. Придете вместе, Эмиль ни о чем не догадается, Так будет лучше. Как зовут твоих ребят?

- Ребят? Они тебе сами назовутся, - сказал Ибрагим с внезапной злостью в голосе и вынырнул из машины, оставив дверцу незапертой.

В смущении она потянулась к дверце, и ей стало вдруг страшно. Она испугалась не за себя, ей стало страшно за то, как она глупо ошиблась. Слишком круто изменила свое отношение к Ибрагиму и к его друзьям, Раскололась, сделав вид, что поверила. Будь на его месте другой! Но он-то, зная ее, не мог же всерьез говорить о какой-то секретной работе «больших людей». Она промахнулась на шутке. Ибрагим хотел замять неприятный вопрос, пошутил: «Закрытая гостиница! Важное задание!»

«А я, дура, сделала вид, что поверила, - думала она с небывалым смущением и страхом за свою очевидную ошибку. - Догадался? Что-то новенькое. Такая вдруг злобная подозрительность! Вечером будет нелегко. Надо думать».

Она завела мотор и тронулась с места, но тут же затормозила, услышав сзади пронзительный сигнал черной «Волги», из-за стекол которой что-то грубое прокричал ей злой парень; она легко представила себе все, что он кричал, и опять смущенно улыбнулась, понимая свою вину и чувствуя: кровь приливает к голове, обжигая глаза стыдом.

Ибрагим не мог, конечно, забыть, как она беспокоилась, подозревая его и требуя объяснений, откуда в доме деньги, и, разумеется, понимал - она не такая дурочка, чтобы принять его за сотрудника, выполняющего какое-то задание, о котором знают очень немногие... Такого быть никак не могло.

Геша снова и снова возвращалась к своему испугу, мозг ее напряженно работал, словно бы ощупывая каждую черточку поведения Ибрагима и двоих его спутников, находя все больше и больше подозрительного в той, как это ни странно, подозрительности, с какой эта троица относилась к ней. Ей казалось странным, что Ибрагим, приехав взглянуть на сына, не захотел посмотреть на него спящего, то есть не настоял на этом, а легко согласился дождаться вечера. Странным казался ей слишком ранний визит и чрезмерная вежливость Лысого, молчание Серого, как будто все они, нагрянув с аэродрома, к - ней, путали след, с