Сыпной тиф косил тогда Россию, не разбирая красных, белых, зеленых и всех прочих. Заболел тифом и Махно, однако его надежно укрыли преданные люди. Долго промучился слабый телом Нестор, но жена и близкие выходили его, а чекисты так и не смогли обнаружить укрытия. Лишь к концу зимы он оправился и вновь сел в боевую тачанку.
С февраля по осень 1920 года махновцы провели в бесконечных скитаниях по Левобережью и постоянных жестоких стычках с советскими боевыми частями, тыловыми подразделениями и местными органами Советов, а особенно беспощадно с продотрядами и их опорой на местах – комбедами (на Украине они именовались «комне-замами», то есть «комитетами незаможних селян»). Пересказывать эти подробности тяжело и исторически совершенно не интересно: то они уничтожают мелкий отряд красных, то их отряд – красные. Но здесь следует процитировать обширный и ни разу полностью у нас не опубликованный документ, а именно – дневник Галины Андреевны Кузьменко, волею обстоятельств попавший в советские архивы и благополучно сохранившийся там до наших дней.
Тут следует привести некоторые подробности. Дневник этот, написанный в тетради на украинском языке, захвачен красными в одной из бесконечных мелких стычек с махновцами весной 1920-го, тогда же частично опубликован в советской печати. Сперва приписывался этот документ некой Феодоре Гаенко, называемой женой Махно, позже авторство приписали правильно – Галине Кузьменко. В чем тут дело, почему такая возникла разноголосица? Это был один из первых вопросов, с которым я обратился к Галине Андреевне, и получил от нее обстоятельную справку.
– Нестор очень хотел, чтобы история движения (так и только так именовала Г. А. махновщину. – С. С.) была записана. При штабе был один гимназист, которого специально держали для ведения дневника, потом эти материалы отдали Аршинову (возможно, он положил их в основу своей книги. – С. С). Я тоже вела дневник, тетрадь одолжила у Фани Гаенко, она была молодая женщина, любовница Льва Задова, на первой странице тетради ее рукой была написана ее фамилия, а всю тетрадь записала я. Как-то мы с Фаней ехали по дороге в повозке, когда – не помню, но было холодно, я была в шапке, появились красные кавалеристы, нас не тронули, но выпрягли лошадей, оставив нам своих, загнанных. Чемодан с вещами был на другой повозке, его забрали, а там лежал дневник. Потом в какой-то советской газете появилась статья о дневнике жены Махно Феодоры Гаенко. Аршинов сердито опровергал, но на самом-то деле дневник вела я.
Дневник Галины Кузьменко в переводе с украинского подлинника передал автору Илья Альтман, сотрудник Центрального архива Октябрьской революции, за что выражаю ему сердечную признательность. Документ пролежал в наглухо запертом хранилище семьдесят лет. Дневник, точнее – одна его сохранившаяся тетрадь – охватывает короткий срок: с 19 февраля до 28 марта 1920 года (видимо, как раз в конце марта чемодан Галины Кузьменко и захватили красные). Всего тридцать семь дней, но какие это были дни!
«19 февраля нового стиля 1920 года. Сегодня утром выехали из с. Гусарки. Часов в одиннадцать утра приехали в с. Конские Роздоры. Тут наши хлопцы обезоружили человек 40 красных. Из этого же села к нашему отряду присоединились несколько хлопцев. Стояли тут недолго, часа три, после чего переехали в Федоровку.
20 – 21 февраля. Переночевали в Федоровке на старой квартире. Утром послали разведку в Гуляйполе. После обеда выехали из Федоровки. По дороге встретили своего посланца, который известил, что в Гуляйполе стоит человек 200 – 300 красноармейцев. Наши решили ночью сделать налет и обезоружить красных. Вечером мы прибыли в с. Шагарово, где и остановились на несколько часов. Отсюда снова была послана разведка, которая должна была выяснить расположение как начальников, так и войск (красных). Часов в 12 ночи выехали из Шагарово на Гуляйполе. По дороге нас известили о расположении вражеского войска. Быстро мы въехали в с. Гуляйполе и разместились на околице, а все пригодные к бою хлопцы пошли сразу к центру, а потом и дальше обезоруживать непрошеных гостей. Красноармейцы не очень протестовали и быстро сдавали оружие, командиры же защищались до последнего, пока их не убивали на месте. До утра почти 3/4 6-го полка было обезоружено. Часть, которые еще оставались не обезоруженными и до которых дошла наконец очередь утром, сразу начали храбро отстреливаться, но быстро узнав, что их товарищи уже обезоружены, и сами сдали оружие. Очень замерзли и устали наши хлопцы, пока покончили с этим делом, но наградою за этот труд и мучения у каждого повстанца было сознание того, что и маленькой кучке людей слабых физически, но сильных духом, вдохновленных одной великой идеей, можно делать большие дела. Таким образом, 70 – 75 наших хлопцев за несколько часов одолели 450 – 500 врагов, убили почти всех командиров, забрали много винтовок, патронов, пулеметов, двуколок, коней и прочего.
Покончив с этим делом, хлопцы разошлись кто куда – кто пошел спать, кто домой, кто к знакомым. Мы с Нестором тоже поехали в центр. Кое-что купили, кое-кого навестили и вернулись на свою квартиру. Начали собираться обедать, когда вдруг влетает в хату Гаврюша и говорит, чтобы скорее запрягали лошадей, потому что с горы по пологовской дороге спускается вражеская кавалерия. Быстро все собрались и выехали. В центре остались Савелий Махно, Воробьев и Скоромный. Когда выезжали из села, в центре была жуткая перестрелка. Часа через два мы были уже в Санжаровке. Тут постояли часа три и вечером переехали в Вилоговку, где и переночевали.
22 февраля. Встали, позавтракали и выехали через Успеновку на Дибривку. Успеновские хлопцы обещали приехать к нам в Дибривку. В Дибривке встретились с товарищем Петренко, который уже начал со своими хлопцами работу и начал хвастать, как обезоруживал небольшие части, которые заезжали в Большую Михайловку. Встреча была очень радостная. Петренко сразу заявил, что идет с нами. Переночевали в Дибривке. 23-го я ночью угорела, целый день чувствовала себя плохо. Утром, часов в 10, наши хлопцы схватили двух большевистских агентов, которых расстреляли. После обеда выехали на Гавриловну. В Гавриловне захватили двух агентов, которые забирали скот, а также одного инженера, который приехал устраивать ревкомы и исполкомы, а также выяснить, кто воюет с Петлюрою, с Махно и с Деникиным. Тут мы переночевали. Был митинг.
24 февраля. Кажется, сегодня выедем отсюда. Тут остается Феня. Убито двое. Из Гуляйполя приехали члены Культпросветкомиссии, которые не успели выехать одновременно с нами, и рассказывают, что коммунисты убили старого Коростылева и была перестрелка между Савкой Тыхенко и другими большевиками. Ходят слухи, что Савка убит. После обеда выехали из Гавриловен через Андреев-ку на Комарь. Тут был митинг. Греки страшно хотели видеть батько, но он отказался выйти. Они постояли возле квартиры и разошлись. Тут на квартире учительницы «цокотухи» переночевали.
24 февраля. Сегодня Феня оставила нас. Нестор сказал: «Вот Феня осталась – и жалко». Мне тоже жалко, что она осталась. Но для нее это лучше. Как выяснилось, она нужна была только мне, и то не всегда, остальным же она была обузой, и они в большинстве относились к ней враждебно. Я в таком положении не хотела бы быть, не хочу, чтобы была в нем и она. Оставила нас – и хорошо сделала. А я?!. А мысль была остаться где-нибудь вместе с ней. Была… А почему же я не осталась? Или и правда испугалась того, что меня уже в Гавриловне видели и знают люди? Нет! Или, может, потому, что Нестор сказал сгоряча: «Если останешься, то не считай больше меня своим мужем»? Тоже нет! Напротив, тут-то непременно бы осталась… Может быть, то, что Нестор пообещал мне сменить обстоятельства? Все не так! Так что же? что?… Да известно что. Апатия, безразличие ко всему на свете, физическое и духовное бессилие… Эх… какое занудство, какая гадость! не хватило духу довести мысль до чувства.
25 февраля. Выехали из Комаря на Большой Янисель. Тут встретили двух хлопцев.
