Миссис Баллантайн с детьми прибыла в ландо. Такой встречи, таких бурных приветствий не видел никто и никогда. Когда доктор высвободился из множества радостных объятий, его жена пригласила Грейс, Луи и меня вместе погостить в их доме, словно мы уже были одной семьей. Но капитан Рид желал выйти в море с утренним приливом, и мне пришлось попрощаться с моим замечательным доктором, этим немногословным человеком, которому я столь многим обязан.

– Приезжайте когда-нибудь к нам, в гостиницу «Адмирал Бенбоу», – от всей души попросил я его.

Доктор пожал мне руку и указал в сторону «Испаньолы». У поручней появилась маленькая, хрупкая фигура человека с седой, перевязанной бинтами головой.

– Лучше возвращайтесь домой и дайте ему побольше его любимого сыра, – сказал он, улыбаясь.

Бен Ганн живет теперь у нас, в «Адмирале Бенбоу», и докучает моей матушке. Он по-прежнему бодр и способен выполнять всякие полезные поручения, если за ним присматривать. Но я знаю, что он уже не такой живой и подвижный, как раньше; он полон страхов и, если бы такое было возможно, еще более робок. Но он – кроткое создание, я испытываю в нем нужду, я так ему и сказал, только жаль, что он вечно следует за мною по пятам, как собачонка.

Я купил еще землю, дальше от моря и ближе к холму. Скоро мы начнем строиться, на поле рядом с гостиницей. Я хочу построить небольшой коттедж для Бена, и там он сможет есть столько сыра, сколько пожелает. Сквайр Трелони полюбил видеться с Беном, и Бен очень забавляет доктора Ливси.

Оба этих джентльмена не могут наслушаться моих рассказов о возвращении на тот проклятый остров, и вот, пришлось записать все, что случилось, чтобы мне было, как я надеюсь, позволено больше об этом не говорить. Хотя этот подвиг сделал меня сильнее и придал храбрости, воспоминания до сих пор пугают меня и выбивают из колеи: ведь мое хвастовство о первом приключении на Острове Сокровищ, несомненно, послужило причиной второго.

Однако я должен с уважением отнестись к последствиям этого приключения, ибо я величайшим образом вознагражден, хотя по своей воле никогда не избрал бы такой путь к богатству, и, в результате, я получил такую награду, с которой никакие богатства не могут идти в сравнение. Эта награда пришла ко мне в руки сложным путем, но с тех пор ежедневно освещает мою жизнь.

Примерно через неделю после того, как мы оставили Сильвера и доктора Баллантайна у их узкого и глубоко вдающегося в берег залива, я прогуливался по палубе «Испаньолы». Мысли мои блуждали вокруг обычного сюжета, над которым я размышлял каждую минуту бодрствования, да и в своих снах тоже. Впереди я увидел Луи, он меня заметил, помахал мне рукой и продолжал заниматься каким-то своим делом. У меня зародилось предчувствие, что настал момент положить конец грустным размышлениям и попросить его мать стать моей женой. Бросившись к нему, я воскликнул:

– Луи! Мне нужно поговорить с твоей мамой. Луи! Это очень важно!

Он почувствовал мою настойчивость и побежал. С ним вместе вернулась Грейс.

– Мадам… Грейс! – Она улыбнулась, и сердце мое растаяло. Луи убежал, а я, заикаясь, продолжал: – Мы с вами не говорили с тех пор, как все…

– И я была слишком… расстроена, удивлена, потрясена… Я вас не поблагодарила. Ах, как я могла быть такой неблагодарной, так запоздать?! Вы столько для меня сделали… и для Луи.

Я набрал в грудь побольше воздуха.

– У меня теперь очень хорошее положение, – произнес я. – Полагаю, от этого плавания я получу большую выгоду. Поэтому я вскоре смогу купить землю, и мне уже двадцать пять лет, и я всей душой люблю вашего сына… Я чувствую, мы с ним можем стать самыми близкими друзьями…

– Но вы уже друзья! Вы – его единственный герой!

– Грейс… Мадам… Я как-то уже говорил вам, что хочу открыть вам свое сердце. Но у меня нет опыта в том, о чем я собираюсь сказать…

Она предупреждающе подняла руку.

– Прошу вас – ничего не надо говорить. Больше ничего говорить не надо. Я знаю, какие слова хотят сорваться с ваших губ. Вы не должны их произнести!

Она говорила с большой силой, но в глазах ее светилось сочувствие. Она шагнула назад, не спуская с меня взгляда.

– Я хочу вам сказать… Мне надо что-то сказать вам. – Она казалась необычайно смущенной, и сердце мое подпрыгнуло от радости. Ей так же трудно открыть свое сердце, как и мне! – У меня тоже есть что-то, что лежит на сердце. Что-то, что вы, надеюсь, поймете…

Припоминаю, что я тогда подумал: это ее чудесное «что-то» изменит и меня, и всю мою жизнь на веки вечные! Все во мне – и мозг, и каждая косточка – трепетали от радостного возбуждения.

Она смотрела на меня пристальным, глубоким взглядом… Казалось, она так взволнована и так жаждет открыть мне свое сердце… А мне так хотелось успокоить ее, уговорить, чтобы она дала мне возможность высказать все за нас обоих. Но я ждал. Она заговорила.

– Думаю, теперь мне надо называть вас Джим. Но это будет нетрудно – ведь Луи уже вас так называет.

Я подумал – да, и ты еще, надеюсь, будешь добавлять к этому имени «дорогой», «любимый» и всякие другие нежные слова, какие говорят друг другу муж и жена.

Она заговорила снова:

– Теперь, когда мы с вами собираемся стать родственниками…

– Что? – Мой мозг отказывался работать.

И в этот момент я увидел его: он тихо вышел из-за угла и, как всякий адвокат, немедленно осознал происходящее. Он подошел к нам, старательно улыбаясь.

– Джим! Представь себе – в моем-то возрасте! Что скажет твоя матушка? – Он взволнованно посмотрел на меня и взял за руку. – Однако – поздравь же меня, Джим! – Он нежно взял руку Грейс и продел себе под локоть. Мы стояли по обе стороны от него; я был потрясен до глубины души, а дядюшка Амброуз понимал