Нам еще предстоит рассказать об этом в соответствующем разделе книги.

Закончим немаловажный сюжет о матери Брежнева свидетельством небезызвестного еврейско- либерального автора Роя Медведева. Доверять ему во всем нельзя, но в фактах он подчас весьма точен (например, четко свидетельствует о еврейском происхождении Виктории). Он сообщил:

«Мать Брежнева умерла уже в 70-е годы в Москве в возрасте 90 лет. Сам Брежнев рассказывал позднее, что Наталья Денисовна ни за что не хотела переезжать в Москву и жила в небольшой квартире в Днепродзержинске вместе с семьей своей сестры. Даже тогда, когда ее сын Леонид стал уже Первым секретарем ЦК КПСС, мать его не только отказалась переехать в Москву, но отказалась даже обменять свою тесную квартиру на другую, более просторную. Она покупала продукты в обычном магазине, стояла в очередях, по вечерам любила поговорить со знакомыми соседками, сидя часами на скамейке возле дома. Только тогда, когда Брежнев после XXIII съезда стал Генеральным секретарем ЦК КПСС, его матери пришлось все же переехать в Москву. Она не слишком хорошо понимала сложные обязанности сына, а его образ жизни и вся московская суета были явно не по душе 80-летней скромной женщине. Ей не могла понравиться ни склонная ко всякого рода авантюрам, грубая и алчная дочь Брежнева Галина, ни его легкомысленный и часто нетрезвый сын Юрий. Эта своеобразная обстановка, царившая в недружной семье Брежнева, доставляла ему самому немало хлопот».

Нет никаких сомнений, что мать Леонида Ильича была в высшей степени достойным человеком. На него, во многом грешного, образ матери оказывал большое и благотворное воздействие, в том числе на его несомненную доброту и подлинное миролюбие, что очевидно просматривается в его больших и малых политических делах. Вот почему сюжет о брежневской матери стоит заключить словами из воспоминаний ее старшего сына. Да, писал эти строки не он, а приглашенные литзаписчики, но искренность его чувств в данном отрывке выражена неоспоримо:

«Находились, как водится, люди, которые знакомство с матерью Брежнева хотели использовать в своих целях, совали ей для передачи «по инстанциям» всякого рода жалобы и заявления. И, должен сказать, я поражался ее уму и такту, высочайшей скромности, с какой держалась она. Мне опять-таки ни разу мать ничего не говорила, а узнавал я стороной, от других. Она считала, что не вправе вмешиваться в мои дела. Знала, как я уважаю ее и люблю, но если помогу кому-то по ее просьбе, скажем с жильем, то это ведь за счет других, кто не догадался или не смог обратиться к ней. А те, может быть, больше нуждаются в поддержке. Так примерно думала мать, а говорила просто:

— Вот мои две руки. — И поднимала жилистые, изработавшиеся, старые руки. — Чем могу, я всем тебе помогу. Но сыну показывать я не могу. Так что извини, если можешь.

В 1966 году мать переехала ко мне в Москву. Она дождалась правнуков, жила спокойно, в ладу со своей совестью, была окружена любовью всех, кто ее знал. Гордилась доверием, которое народ и партия оказали ее первенцу, и для меня великим счастьем было после всех трудов сидеть рядом с мамой, слушать ее родной голос, смотреть в ее добрые, лучистые глаза.

Я еще не сказал: не только отец мой знал грамоту, но и мать умела писать и любила читать, что в пору ее молодости в рабочей слободке было редкостью. Лишь повзрослев, я понял, чего стоила родителям их решимость дать нам, детям, настоящее образование. А они хотели этого и добились: девяти лет от роду я был принят в приготовительный класс Каменской мужской классической гимназии. Вспоминаю, мать все не верила, что приняли, да и вся улица удивлялась».

Толковый и работящий землеустроитель Брежнев потихоньку продвигался по служебной лестнице. В самом конце двадцатых годов на Урале началась «сплошная коллективизация». Прямого отношения к ней Брежнев не имел, но заметим, что в уральских условиях она была куда менее суровой, чем на Кубани, например, или на Украине, или в центральных областях России. В его личной судьбе гораздо важнее иное: в 1929 году он был принят в кандидаты ВКП(б), что было в ту пору чрезвычайно сложной процедурой, за «пролетарским происхождением» следили тогда очень строго (порой его заменяла принадлежность к ранее «угнетенным нациям», но это касалось в основном евреев или некоторых нацменов, украинцы в это число не входили). В следующем году Брежнев стал полноправным членом партии, которой верой и правдой прослужил более полувека без единого взыскания.

А затем — новый крутой поворот в жизни. Брежнев с детства имел несомненную тягу к образованию, хотя значительными способностями явно не обладал. Потомственный металлург, он, видимо, «не прилепился» душой к сельским делам, решил пойти по стопам отца и деда. Его супруга позже рассказала о том очень обстоятельно:

«В 1930 году Леню пригласили на работу в Свердловск, в земельное управление. До осени там работал. А в сентябре он с товарищами решил поступать в институт. Поехали в Москву, в Институт сельскохозяйственного машиностроения. Поступили. А мне куда же деваться?! Где жить? На что жить? Я Галю оставила своей маме в Белгороде. Но все равно, видим, в Москве не прожить. Тогда Леня написал в Днепродзержинск: можно ли устроить перевод в местный институт? Там жили его родители, они бы нам помогли с жильем, да и вообще во всем. Разрешение на перевод получили и в 1931 году приехали в Днепродзержинск. У Лени нет работы, а факультет вечерний, надо обязательно работать на заводе. И он поступает в теплосиловой цех кочегаром. Работали там в три смены. Получалось так: когда утром идет на работу, то вечером — в институт, а если вечером работает — утром учится. Бывало, придет, одни зубы белые: кочегар есть кочегар! Ванны не было. Воду на плите нагревали, кочегара отмывали, в студента превращали! Мы плиту коксом топили, он хорошо горит, легкий, от него меньше копоти, он чище, чем уголь. Потом, правда, сделали душ, ванну. Вот так четыре годика прокрутились. Закончил он институт в 1935 году. Диплом защитил с отличием. В условиях, в каких мы жили, да еще работы, это не так просто.

На третьем курсе Леню избрали парторгом. С того дня он уже в цеху не работал, немного легче стало: занимался в комнате институтского парткома. Жили очень тесно, заниматься негде. В нашей комнате около дверей направо плетеная этажерка и кровать — папа с мамой спали, около окна стоял сундук — зеленый, обитый железом, с Урала привезли. На этом сундуке, подставляя стулья, спали моя сестра Лида и сестра Лени — Вера. А мы на полу спали: я и Леня. Галина кроватка в углу стояла, потом еще Юра появился. Дед Лени — Яков Ильич — спал на кухне. В другой маленькой комнатке жили сестра Лениной мамы с мужем и двумя детьми. Вот сколько нас было в двухкомнатной квартире».

Так жила в ту пору вся страна, весь ее народ. Но то была и пора великих свершений, которые отчетливо, зримо преобразили облик Родины. Люди тяжело жили, но четко видели перспективу к лучшему, и не в пустых агитаторских призывах (кто и когда им верит?), а именно в своих личных планах и чаяниях. «Жить стало лучше, жить стало веселее», — сказал в ту пору любимый народный вождь. И это было истинно так. Исчезли безработные, беспризорники, уличные проститутки, игорные дома, круто укоротили бандитов, которые в годы разрухи и ослабления правопорядка невиданно расплодились. Зато на новых заводах тысячами сходили с конвейеров отечественные автомобили и самолеты, трактора и танки, многое иное, чего прежняя Россия не имела отродясь. И стало появляться великое искусство, высокое по уровню и подлинно доступное народу, что в мировой истории случалось только во времена подлинного общенационального подъема.

Уже студентом Брежнев становится сначала парторгом своего факультета, а потом и целого института, назначается директором вечернего рабфака, который готовил будущих студентов из числа рабочих. Наконец, в январе 1935 года он защищает на «отлично» диплом: «Проект электростатической очистки доменного газа в условиях завода имени Ф.Э. Дзержинского». Работа была связана с практикой его завода, что и требовалось временем. Брежневу было присвоено звание инженера-теплосиловика. Профессия узкая, но опять-таки насущно необходимая в стремительно развернувшейся индустриализации.

На родном заводе Брежнев предстал теперь в новом качестве — начальником смены силового цеха. Время было напряженное, продукцию металлургических заводов с нетерпением ждала вся промышленность страны. И в это самое время его, кому уже близилось тридцать лет, отца двоих малолетних детей, призывают в Красную Армию рядовым. И он охотно отправляется на призывной пункт. Для очень многих читателей этот простой тогда случай нуждается в пояснениях…

В России, императорской ли, советской, служба молодых мужчин в Вооруженных Силах была непременным долгом, причем почетным. Тех молодых людей, которые волей-неволей этой службы не проходили, не очень ценили на работе, и женихами они считались не самыми лучшими. Так было ранее и в дворянских семьях, и в крестьянских, а позже в равной мере у комиссаров и беспаспортных колхозников.