и украинской национальности, уничтожали портреты руководителей ВКП(б), рисовали на стенах фашистские свастики…»

Это была, так сказать, юношеская «проба пера» в антисоветских низах советского общества. Хотя… 17–18 лет — возраст уже не очень детский. Подвернись вовремя кто-то из этих «детишек» под руку не отставному эсеру, а кому-то из взрослых «дядь» из числа заговорщиков в руководстве НКВД, и, возможно, кому-то из «юных борцов» могли бы достаться лавры сербского студента Гаврилы Принципа, чей выстрел в Сараево в наследника австро-венгерского престола дал толчок Первой мировой войне.

Второй пример — уже из взрослой антигосударственной работы.

1) Из спецсообщения НКВД № 3456/Б от 10 августа 1939 года о выпуске недоброкачественной продукции на заводах-изготовителях взрывателей КТ для артиллерийских снарядов:

«…Одним из грубейших нарушений технологического процесса изготовления взрывателей являлось применение травления лапчатых предохранителей смесью азотной и серной кислот в целях подбора требуемого сопротивления, что вызвало обнаруженное в середине 1938 года массовое разрушение этих деталей. Разрушение лапчатого предохранителя делает взрыватели типа КТ опасными для хранения на складах, при перевозках и при досылке снаряда в канал орудия.

Ввиду этого в настоящее время с целью замены разрушенных предохранителей происходит переборка всех имеющихся в РККА взрывателей типа КТ в количестве 5 млн. штук…

Такая работа по замене и проверке предохранителей и взрывателей типа КТ и КТМ требует затраты более 45 млн. рублей и лишает Красную Армию комплектного выстрела.

О растрескивании лапчатых предохранителей при хранении в результате травления их кислотой еще в 1934 году было известно работникам промышленности и Артуправлению РККА, в частности Хасину[113], Запольскому[114] и Иванову[115].

По поступившим в 1934 году с Лысьвенского завода (г. Лысьва) материалам о растрескивании лапчатых предохранителей… никаких мер принято не было, и травление деталей КТ-1,2,3 продолжалось до 1936 года, а в взрывателях типа КТМ до 1939 года…»

Вот как это делалось на деле. А «мемориальные» деятели всё талдычат нам о «безвинных жертвах сталинско-бериевского террора»!

29/VII-39

Разбился Хользунов[116]. Муд…ки! В авиации такой бардак, что не поймеш (Так в тексте. — С.К.), когда халатность, а когда вредительство. Коба приказал рас-следовать. В авиации катастрофы считаем сотнями, за последние три года триста летчиков побилось до смерти. Говорят, что опыта мало. Так учите лучше, долбо…бы х…евы. Потом сами себя наказываете. Герой, а погиб как дурак.

Хоршо (Так в тексте. — С.К.) пошли дела с немцами. Астахов молодец. Работа как раз для него. Коба доволен[117].

Запись от 29 июля 1939 года окончательно подтверждает, что Астахов был задействован в очень тонкой «берлинской» операции совместно Сталиным, Молотовым и Берией (скорее всего, в «оперативный штаб» Сталина по германскому вопросу входил тогда и Микоян).

Собственно, сегодня мы находим прямое подтверждение того, о чём упомянул Берия, в опубликованных (к сожалению, лишь в немногих извлечениях) в 1998 году письмах Г.А. Астахова, которые он направлял Берии, уже… сидя в тюрьме.

После подписания Пакта Астахов был не только полностью выведен из берлинских дел, но отправлен в долгосрочный отпуск, а 1 декабря 1939 года вообще уволен из НКИД с трудоустройством заведующим сектором Кавказа в Музее народов СССР. А 27 февраля 1940 года Астахов был арестован по обвинению в заговоре «правых» в НКИДе и шпионаже в пользу Польши. Началось следствие.

Я уже писал, что Астахов, скорее всего, не мог обманывать, но мог обмануться. Он был натурой увлекающейся и нервной, порой — не от мира сего, и его можно было легко спровоцировать и, что называется, обвести вокруг пальца — если речь шла не о серьёзных государственных вопросах, а о его личных делах и чувствах. С другой стороны, Астахов мог мешать — не Сталину и Берии, а тем настоящим скрытым «правым» и троцкистам, которые ещё имелись и в НКИД, и в НКВД. Поэтому Астахова могли, что называется, перед Сталиным и Берией оговорить.

Так или иначе, в феврале 1940 года Астахов был арестован и помещён в тюрьму. Свою вину он отрицал и на следствии, и затем в суде. При этом есть основания полагать, что режим его содержания «палаческим» не был, хотя в его письмах Берии и заявлениях в ЦК имеются упоминания о жёстком психологическом прессинге и даже об одном избиении резиновой палкой в ночь с 14 на 15 мая 1940 года. Но следствие по делам о заговоре всегда скудно на «вещественные» доказательства, а Астахов и через почти три месяца после ареста не давал никаких показаний.

Против Астахова были какие-то серьёзные свидетельства. 1 апреля 1940 года он сам писал, что следователи говорят ему, что его преступность считается доказанной, что «скорее мир перевернется, чем поколеблется эта уверенность», а 29 мая 1940 года — что ему говорят, что вопрос о его виновности был «безусловно решен еще перед арестом…». Однако меры физического воздействия нормой в следствии по делу Астахова не стали. Тон его писем Берии весьма свободен, это не униженные просьбы сломленного человека, а спокойные размышления по теме.

29 мая 1940 года он пишет Берии: «Позвольте обращаться к Вам не только как к Наркому, ной как… к человеку, под наблюдением которого… мне пришлось работать короткий отрезок времени. Все же Вы имеете обо мне какое-то наглядное представление, почерпнутое не только из неведомых мне доныне материалов…»

Вряд ли это намёк на работу Астахова в Закавказье при Берии в 1935–1936 годах. Два, или хотя бы полтора года— отрезок времени не такой короткий. Так что, скорее всего, имеется в виду именно берлинский период с середины июня по середину августа 1939 года.

Впрочем, даже чисто умозрительно, без документальных свидетельств, можно было предполагать, что в подготовке нового курса СССР в отношении Германии в 1939 году Берия сыграл немалую роль. Именно через него шла достоверная агентурная информация из-за рубежа для Сталина и Молотова. Именно через Берию было наиболее надёжно предпринимать и деликатные оперативные действия в Берлине.

При этом было бы невероятным, если бы Берия или его доверенные эмиссары не имели тех или иных прямых контактов с Астаховым, с которым Берия был знаком, по крайней мере, с середины 30-х годов, если не с 1920 года. Но, как видим, Берия действительно курировал берлинскую работу Астахова летом 1939 года.

29 мая 1940 года Астахов писал: «…Как доказано событиями — я обеспечил полную тайну переговоров с Германией 1939 г., решивших участь тех стран, в шпионаже на которых меня обвиняют Прошу не упускать это из виду..»

Астахов имел в виду, конечно, Польшу и, сам того, скорее всего, не сознавая, указал на одну из возможных причин его ареста. Его могли ловко «подставить» сами поляки — в отместку за ту важную роль, которую сыграл Астахов в подготовке Пакта от 23 августа 1939 года, решившего участь Польши.

Например, тот же 2-й отдел польского Генштаба, зная, что Астахов отозван, мог состряпать по сути фальсифицированные, но по реквизитам подлинные «компрометирующие» материалы на Астахова в расчёте на то, что их можно будет подбросить русским. При этом материалы, подготовленные ещё до начала германо-польской войны, могли попасть к нам после разгрома Польши как трофеи, что лишь повысило бы их «достоверность» в глазах НКВД.

Так или иначе, судьба Г.А.Астахова оказалась не только трагической, но и плохо объяснимой — если не принять версию отом, повторяю, что он был умело «подставлен» теми или иными враждебными СССР силами внутри или вне страны.

3/VIII-39

Вчера у Кобы решали по переговорам[118]. Информировал Кобу, Молотова и Ворошилова по всем вопросам.

Сказал все главное. Немцы ведут в Лондоне тайные переговоры с англичанами[119]. Инициатива исходит от англичан. Генерал Аронсайд