Мужчина и женщина.
Когда нет любви, ищи хоть тепла. Пура и Мартин накидали на кровать всю свою одежду, чтоб было теплей. Погасили свет и («Нет, нет. Лежи тихонько, тихонечко»)… уснули, обнявшись, как новобрачные.
С улицы время от времени доносились протяжные окрики ночных сторожей.
За фанерной перегородкой слышался скрип матраца, бессмысленный и откровенный, как пение цикад.
К половине второго, к двум часам ночи мрак густо ложится на загадочно притихший город.
Тысячи мужчин спят, обняв своих жен, не думая о трудном жестоком дне, который поджидает их, притаясь, как хищный зверь, за немногими оставшимися часами.
Сотни и сотни холостяков предаются тайному, возвышенному и изысканному пороку одиночества.
А десятки девушек ждут — чего ждут, Господи, зачем Ты их обольщаешь иллюзиями? — ждут, упиваясь золотыми мечтами…
Глава пятая
Вечером, к половине девятого, а иногда и раньше, Хулита обычно возвращается домой.
Добрый вечер, дочка!
Добрый вечер, мама!
Мать оглядывает ее с головы до ног, сияя глупой гордостью.
— Где ж это ты пропадала?
Девушка кладет шляпу на пианино и перед зеркалом взбивает прическу. Говорит она рассеянно, не глядя на мать.
— Да так, в разных местах.
Умильным голоском, словно желая подольститься, мать ее укоряет:
— В разных местах! Целые дни проводишь где-то на улице, а потом приходишь и мне ничего не рассказываешь, мне, которой так приятно знать о твоих делах! Твоей матери, которая так тебя любит…
Девушка подкрашивает губы, глядясь в зеркальце пудреницы.
— А где папа?
— Не знаю. Ушел довольно давно, он, наверно, скоро вернется. Почему ты спрашиваешь?
— Просто так. Вдруг вспомнила о нем, потому что видела его на улице.
— Надо же — встретились в таком большом городе.
— Подумаешь, пятачок! Я встретила папу на улице Санта-Энграсия. Выходила от фотографа, снялась там.
— А мне ничего не сказала.
— Хотела сделать тебе сюрприз… Папа входил в тот же дом, там, кажется живет какой-то его друг, который заболел.
Девушка в зеркальце наблюдает за матерью. Иногда ей думается, что у матери глупое лицо.
— И он мне ни слова не сказал!
Донья Виси грустнеет.
— Вы никогда мне ничего не рассказываете. Хулита с улыбкой подходит поцеловать мать.
— Какая ты славная, моя старушка!
Донья Виси целует ее, потом откидывает голову и округляет брови.
— Фу, от тебя пахнет табаком!
Хулита надувает губки.
— Я не курила, ты прекрасно знаешь, что я не курю, я считаю, что это не женственно.
Мать пытается сделать строгое лицо.
— Так что же это? Тебя кто-то целовал?
— Ради Бога, мама! За кого ты меня принимаешь?
Бедная женщина берет Хулиту за руки.
— Прости, доченька, ты права. Какие глупости я говорю!
На секунду она задумывается, потом произносит тихо, будто сама с собой разговаривая:
— Просто мерещится мне, что мою старшую доченьку повсюду поджидают опасности…
Хулита роняет две слезинки.
— Странные вещи ты говоришь!
Мать улыбается, немного через силу, и гладит девушку по голове.
— Ладно, перестань, ты ведь уже не маленькая. Не обращай на меня внимания, я это в шутку сказала.
Хулита глядит рассеянно, она как будто не слышит.
— Мама…
— Что, доченька?
Дон Пабло думает о том, что родственники жены пришли морочить ему голову, испортили весь вечер. В эти часы он обычно уже сидел в кафе доньи Росы, попивал шоколад.
Племянницу жены зовут Анита, ее мужа — Фидель. Анита — дочка брата доньи Пуры, чиновника аюнтамьенто в Сарагосе, он еще получил орден Благотворительного общества за то, что однажды вытащил из Эбро утопавшую даму, которая оказалась кузиной председателя собрания депутатов. Фидель, муж Аниты, держит кондитерскую в Уэске. Они приехали в Мадрид на несколько дней — свадебное путешествие.
Фидель — молодой человек с усиками и в светло-зеленом галстуке. В Сарагосе он с полгода назад получил приз на конкурсе исполнителей танго, и в тот же вечер его познакомили с девушкой, которая теперь стала его женой.
Отец Фиделя, тоже кондитер, был человеком совсем неотесанным, принимал как слабительное песок, и все его разговоры были лишь об урожае да о пресвятой деве де Пилар. Но, воображая себя очень образованным и деловым человеком, заказал два сорта визитных карточек; на одних стояло: «Хоакин Бустаманте. Коммерсант», а на других было напечатано готическим шрифтом: «Хоакин Бустаманте Вале. Автор проекта
Отец Фиделя изменил название кондитерской, когда унаследовал ее от старшего брата, погибшего в 1898 году на Филиппинах. Прежде на ее вывеске значилось «Усладительница», это название он счел недостаточно многозначительным и поставил другое: «На земле наших предков». Целых полгода придумывал он это название, набралось не менее трехсот вариантов, все примерно в таком же стиле.
Во времена Республики, когда отец умер, Фидель снова переменил название кондитерской, теперь на вывеске стояло: «Золотой шербет».
— Вовсе ни к чему давать кондитерским названия с политическим смыслом, — говорил он.
Тонкая интуиция подсказывала Фиделю, что вывеска «На земле наших предков» была связана с определенным направлением ума.
— Наше дело — сбывать всем без различия сдобные булочки и птицу. И республиканцы, и карлисты платят нам одними и теми же песетами.
Как вы уже знаете, молодые приехали в Мадрид провести здесь медовый месяц и сочли своим долгом нанести тетушке длительный визит. Дон Пабло прямо не знал, как от них избавиться.
— Стало быть, Мадрид вам понравился?
— Да, очень…
Проходит несколько секунд, затем дон Пабло говорит:
— Что ж, это хорошо!
Донья Пура уже без сил. А юная парочка будто ничего не замечает.
Викторита отправилась на улицу Фуэнкарраль, в молочную доньи Рамоны Брагадо, бывшей возлюбленной того господина, который дважды был заместителем министра финансов.
— Привет, Викторита! Как я рада тебя видеть!
— Привет, донья Рамона.
