яичницы на подбородке.

— Что-то я сомневаюсь, чтобы Мэгги одобрила пробежку с такой скоростью, Грейси, — говорит папа, пытаясь не отстать от меня, пока мы лавируем среди пешеходов на Графтон-стрит.

— Прости, папа. — Я замедляю шаг и беру его под руку. Несмотря на корректирующую обувь, он все равно покачивается, и я покачиваюсь вместе с ним. Даже если бы его ноги были одинаковой длины, мне кажется, он бы все равно качался. Другим я не могу его себе представить.

— Папа, ты когда-нибудь будешь звать меня Джойс?

— О чем ты говоришь? Ведь тебя так и зовут. Я с удивлением смотрю на него:

— Ты не замечаешь, что всегда зовешь меня Грейси? Он выглядит ошеломленным, но не отвечает,

продолжая идти дальше — влево-вправо, влево-вправо.

— Я дам тебе пять евро за каждый раз, когда ты сегодня назовешь меня Джойс, — улыбаюсь я.

— Договорились, Джойс, Джойс, Джойс. О, как же я люблю тебя, Джойс, — смеется он. — Уже двадцать евро! — Он подталкивает меня локтем и говорит серьезным тоном: — Я не замечал, что называю тебя гак, дорогая. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы это не повторилось.

— Спасибо.

— Знаешь, ты мне очень ее напоминаешь.

— Правда, папа? — Я тронута. На глаза наворачиваются слезы. Он никогда мне об этом не говорил. — Чем же?

— У вас у обеих маленькие пятачки. Я делаю недовольную гримасу.

— Не понимаю, почему мы все дальше уходим от Тринити-колледжа. Разве ты не туда хотела пойти?

— Да, но туристические автобусы отходят от Стивенс-Грин. Мы увидим колледж, когда будем проезжать мимо. Мне как-то расхотелось в него заглядывать.

— Почему это?

— Потому что сейчас время обеда.

— И Келлская книга уходит на часовой перерыв, да? — Папа закатывает глаза. — Сэндвич с ветчиной и фляжка с чаем, а потом она снова оказывается у всех на виду как ни в чем не бывало. Ты думаешь, так и происходит? Тебе не кажется, что не идти в Тринити-колледж только потому, что сейчас время обеда, — это полный абсурд?

— Нет, не кажется. — Без всяких на то оснований уверена, что двигаюсь в правильном направлении. Так говорит мой внутренний компас.

Джастин проносится сквозь главную арку Тринити-колледжа и торопливо идет по направлению к Графтон-стрит. Время обеда с Сарой. Он отгоняет от себя ноющий голосок, твердящий, что нужно отменить эту встречу. Дай ей шанс. Дай себе шанс. Ему нужно попробовать снова встать на ноги, ему нужно внушить себе, что не каждая встреча с женщиной должна быть такой, как та первая встреча с Дженнифер. Дрожь, охватившая все его тело, бабочки, запорхавшие в животе, трепет при случайном прикосновении к ее коже. А что он чувствовал на свидании с Сарой? Ничего. Ничего! Конечно, его самолюбию льстило, что он ей нравится, и его взволновал сам факт, что он снова начал ходить на свидания. Он испытывал разнообразные эмоции по отношению к ситуации в целом, но к ней самой он не испытывал ничего. Женщина, встреченная несколько недель назад в парикмахерской, и то вызвала у него больше переживаний. Разве это ни о чем не говорит?… Дай ей шанс. Дай себе шанс.

Графтон-стрит так переполнена во время обеденного перерыва, думал Джастин, как будто ворота дублинского зоопарка открылись и все животные хлынули наружу, радуясь тому, что могут на час покинуть место своего заключения. Его работа на сегодня была закончена, спецсеминар «Медь как холст: 1575–1775» имел успех у студентов третьего курса, решивших послушать его выступление.

Понимая, что опаздывает на встречу с Сарой, Джастин пытается перейти на бег, но боль, которой отзывается на эту попытку его перетренированное тело, едва не заставляет его хромать. Злясь из-за того, что предостережения Эла сбылись, он ковыляет вперед, продвигаясь за парочкой, медленнее которой по Графтон-стрит не идет никто. Попыткам Джастина обогнать пару с той или с другой стороны мешает плотный людской поток. Раздраженный, он замедляет шаг, переходя на скорость идущих перед ним людей, один из которых радостно напевает что-то себе под нос и покачивается.

Черт побери, в такую рань — и пьяный!

Папа, не торопясь, шагает по Графтон-стрит так, как будто располагает всем временем в мире. Наверное, гак оно и есть, хотя молодым этого, боюсь, не понять. Иногда он останавливается и показывает на что-нибудь, присоединяется к группкам зрителей, выстроившихся кружком, чтобы посмотреть на уличное представление, л когда мы идем дальше, устремляется не в ту сторону, что затрудняет движение. Как камень в потоке, он заставляет людей обтекать его вокруг, он представляет собой преграду — небольшую, но вполне ощутимую. Он поет, пока мы покачиваемся влево-вправо, влево-вправо:

Он смотрит на меня, улыбается и снова поет то же самое, мурлыча мотив в тех местах, где позабыл слова.

Пока я работала, у меня порой выдавались настолько загруженные дни, что двадцати четырех часов решительно не хватало. Хотелось вытянуть руки и постараться схватить секунды и минуты, чтобы помешать их бесконечному движению дальше, мимо. Так маленькая девочка пытается поймать мыльные пузыри. Мне, разумеется, никогда не удавалось удержать время, но у папы это каким-то образом получалось. И при этом, считала я, он занят какой-то ерундой, а я важным делом: отпираю для клиента дверь дома, рассказываю о прекрасной квартире на солнечной стороне, о центральном отоплении и размере гардеробной. На самом деле все мы занимаемся ерундой, просто нам нравится ощущать себя более значительными, составляя списки важных дел.

Так вот что необходимо для того, чтобы жизнь замедлилась и тикающие минуты оказались чуть длиннее, чем были раньше. Никуда не спеши. Сделай глубокий вдох. Шире открой глаза и посмотри вокруг. Охвати взглядом все. По-новому перескажи старые истории, вспомни людей, времена и события, которые остались в прошлом. Позволь всему, что ты видишь, напомнить тебе о чем-то. Поговори об этих вещах. Узнай ответы на вчерашний кроссворд и запомни их. Остановись и обрати внимание на то, чего прежде не замечал: каждая выхваченная зрением и неторопливо изученная деталь полна значения. Замедлись. Перестань пытаться сделать все сейчас, сейчас, сейчас. Наплюй на людей, идущих позади тебя, которых ты задерживаешь, почувствуй, как они наступают тебе на пятки, но не убыстряй шаг. Не давай никому задавать тебе скорость.

Хотя если идущий за мной человек еще раз наступит мне на пятку…

Солнце такое яркое, что трудно смотреть прямо перед собой. Как будто оно висит в конце Графтон- стрит, словно шар из боулинга, готовый свалить всех нас с ног. Но мы, слава богу, дошли до конца улицы и теперь можем выскользнуть из людского потока. Папа неожиданно останавливается, завороженный проделками уличного мима. Так как я держу его под руку, мне тоже приходится резко остановиться, из-за чего шедший сзади человек врезается прямо в меня. Последний сильный удар по пятке. Все, хватит.

— Эй! — Я поворачиваюсь. — Смотрите, куда идете.

Он раздраженно ворчит и энергично идет дальше.

— Сами смотрите! — слышу я голос с американским акцентом.

Я готова выкрикнуть грубость, но звук этого голоса заставляет меня замолчать.

— Посмотри на него! — восхищается папа, наблюдая за мимом, запертым в невидимой коробке. — А