Хотя Кейт раздобыла бутылку, но формально виновата именно Фрэнки: это она держала открытым мой рот и залила туда виски.

Поскольку эта версия так никогда и не была обнародована, папа считает, что Фрэнки святая, к большой досаде Кейт.

— Я выбираю гимнастику завтра, — улыбаюсь я, слыша, что пение детей становится все громче. Кейт замолкает, и наступает тишина.

— Грейси! — опять кричит папа.

— Папа, меня зовут Джойс.

— Я разгадал загадку!

Я иду обратно к своей кровати и накрываю голову подушкой.

Через несколько минут папа появляется в дверях, испугав меня до смерти.

— Только я разгадал загадку, участники даже не догадывались. Саймон все равно выиграл, будет участвовать в завтрашней передаче. Он уже три дня подряд проигрывает, и мне уже немного надоело на него смотреть. У него смешное выражение лица, ты бы посмеялась, если бы увидела. Ты хочешь печенье? Я собираюсь выпить еще чаю.

— Нет, спасибо. — Я снова накрываю голову подушкой. Он говорит так много слов.

— Ну а я съем. Мне нужно есть, когда пью таблетки. Должен был выпить одну за ланчем, но забыл.

— Ты же пил таблетку во время ланча, помнишь?

— Та была для сердца. А эта для памяти. Таблетки от плохой памяти.

Я убираю подушку, чтобы посмотреть, серьезно ли ни говорит.

— И ты забыл ее выпить? Он кивает.

— Ох, папа! — Меня разбирает смех, а он смотрит на меня как на сумасшедшую. — Ты сам для меня прекрасная таблетка. А тебе нужны более сильные. Эти же не работают, правда?

Он отворачивается и идет к лестнице, ворча:

— Они бы, черт возьми, работали, если бы я не запил их принять.

— Папа! — кричу я, и он останавливается на верхней ступеньке. — Спасибо, что не задаешь вопросы про Конора.

— А мне это и не нужно. Я знаю, что вы уже скоро снова будете вместе.

— Нет, не будем, — тихо говорю я.

Он делает несколько шагов в сторону моей комнаты:

— Он тебе с кем-то изменяет?

— Нет, не изменяет. И я тоже этого не делаю. Мы больше не любим друг друга. И уже давно.

— Но ты замужем за ним, Джойс. Разве не я сам вел тебя к алтарю? — Папа выглядит сбитым с толку.

— А это здесь при чем?

— Вы обещали себя друг другу в доме нашего Господа, я сам это слышал, своими собственными ушами. Что это с вами, молодыми людьми, происходит в наше время, что вы постоянно расстаетесь и снова женитесь? Почему теперь не держат обещания?

Я вздыхаю. Что я могу на это ответить? Он начинает спускаться.

— Папа.

Он останавливается, но не оборачивается.

— По-твоему, было бы лучше, если бы я сдержала обещание прожить всю свою жизнь с Конором, но не любила бы его и была несчастна?

— Если ты думаешь, что у нас с твоей матерью был идеальный брак, ты ошибаешься, потому что таких не бывает.

Никто не может быть счастливым все время, дорогая.

— Я это понимаю. Но что, если никогда не бываешь счастливым? Вообще никогда?

Он задумывается об этом, судя по всему, первый раз в жизни, и я меду, задерживая дыхание. Наконец папа сообщает:

— Пойду-ка съем печенье.

Пройдя половину лестницы, он мстительно добавляет:

— Шоколадное!

У меня отпуск, братишка, зачем ты тащишь меня в тренажерный зал? — Эл полуидет- полуподпрыгивает рядом с Джастином, пытаясь приспособиться к длинным шагам своего худого брата.

— На следующей неделе у меня свидание с Сарой. — Джастин выходит из станции метро, энергично размахивая руками. — Мне нужно вернуть форму.

— Я и не знал, что ты не в форме, — пыхтит Эл и вытирает с бровей капельки пота.

— Пелена развода не давала мне заниматься.

— Пелена развода?

— Никогда о такой не слышал?

Эл не в состоянии говорить, так что он качает го-попой, и его подбородки трясутся, как у индюка.

— Пелена плотно оборачивается вокруг твоего тела, принимает его форму, так что ты почти не можешь двигаться. Или дышать. Или делать упражнения. Или даже ходить на свидания, не говоря уже о том, чтобы спать с другими женщинами.

— Твоя пелена развода — примерно то же самое, что моя пелена брака.

— Да, но теперь она спала. — Джастин смотрит вверх на серое лондонское небо, на мгновение закрывает глаза и делает глубокий вдох. — Пришло время снова ринуться в бой. — Он открывает глаза и сразу же врезается в фонарный столб. — Черт возьми, Эл! — Он скрючивается от боли, держась руками за голову. — Спасибо за предупреждение.

Побагровевший Эл тяжело дышит в ответ, ему трудно говорить. Или даже невозможно.

— Кстати, забудем о том, что заниматься нужно мне, посмотри на себя. Доктор уже велел тебе сбросить несколько сотен фунтов.

— Пятьдесят фунтов, — вздох, — не равны, — вздох, — нескольким сотням. И не вздумай тоже на меня наседать, — вздох, — одной Дорис уже вполне достаточно! — Он хрипит, кашляет. — Что она может понимать в диетах?! Эта женщина вообще не ест. Она боится грызть ногти, потому что в них может оказаться слишком много калорий.

— Ногти у Дорис настоящие?

— Ногти и волосы — больше ничего. Хоть в этом-то я уверен. — Эл беспокойно оглядывается по сторонам.

— Что-то непохоже, что волосы настоящие.

— Настоящие, — заверяет Эл. — Ну, кроме цвета. Она брюнетка. Конечно, она же итальянка. Голова кружится.

— Да, от нее и правда немного кружится голова. Все эти разговоры о прошлой жизни применительно к женщине из парикмахерской! — смеется Джастин. А как ты это объяснишь?

— Я говорю, что у меня кружится голова. — Эл бросает на него сердитый взгляд и вытягивает руку, чтобы схватиться за ближайшие перила.

— О… я понял, я шутил. Кажется, мы почти пришли. Как ты думаешь, сможешь пройти еще сотню ярдов или около того?

— Зависит от масштабов «около того», — буркает Эл.