Важнее всего любовь. Так сказала ей на прощанье Джоанна Траппер — после третьего, и последнего допроса. Третьей, и последней попытки ее допросить. Эта женщина неколебима, как мраморная статуя.

— И вы где-то бродили три ночи? Вы утверждаете, что не помните ничего? Где спали, что ели? Ни машины, ни денег. Я не понимаю, доктор Траппер.

— Я тоже не понимаю, старший инспектор. Зовите меня Джо.

Наверное, можно было надавить, поискать улики. Например, одежда, в которой доктор Траппер ушла из дому, черный костюм — где он? А «приус», стоявший на улице, свежевымытый, ни малейших следов улик? На любой вопрос Джоанна Траппер пожимала плечами и говорила, что не помнит. Ее не сломаешь. И Нила Траппера тоже. От истории про Андерсона и вымогательства он отрекся.

Наверное, если по-настоящему захотеть, ее можно сломать. Ткнуть носом в два трупа, найденные в сгоревшем доме в Пеникуке, — две недели прошло, а личности до сих пор под вопросом. Одного в конце концов опознали по зубам — морпех, ушел на гражданку десять лет назад, чем занимался — никто не знает. Второй вообще загадка. Ни следа ножа, который прикончил мужика с раздавленным горлом, ни следа того предмета, что вонзился другому мужику в мозг через глазницу. Пожар уничтожил все отпечатки пальцев.

— Похоже, профессионалы работали, — сказал детектив-инспектор, курирующий дело, на совещании Группы управления и координации.

Ни тени подозрения, что это как-то связано с Джоанной Траппер. Исчезла — появилась. Все, точка. Андерсон весь в белом, а мистер Траппер, напротив, обвиняется в умышленном разжигании огня с целью предъявить ложную страховую претензию.

Несколько дней все только и говорили о смерти Маркуса. «Героический полицейский» и так далее. Его мать отключила систему жизнеобеспечения через неделю, и похороны были как раз перед Рождеством.

— Да мне все равно, — сказала она. — Как ни крути, Рождества больше не будет.

Назавтра после похорон в три часа ночи она прыгнула с Северного моста. Дайте и ей медаль.

А вот историю с Декером Луиза никак не могла переварить.

— Вы ездили к Декеру в тюрьму, — сказала она Джоанне Траппер. — Зачем? Что вы ему говорили?

— Да толком ничего, — ответила та. — Всякое разное, сами понимаете.

— Нет, не понимаю, — сказала Луиза.

Джоанна Траппер украшала елку, развешивала дешевые стеклянные игрушки, точно драгоценности.

— Он очень раскаивался. Он в тюрьме обратился к религии, — сказала она, вертя в руке белого ангела, уготованного на верхушку.

— Он перешел в католичество, — сказала Луиза. — И покончил с собой. Он же должен был знать, что для католика это вечное проклятие.

— Может, он решил, что это уместное для него наказание, — сказала Джоанна Траппер, взбираясь на стремянку, чтобы приладить ангела.

— Вы умеете стрелять, — заметила Луиза, придерживая стремянку.

— Умею. Но я не стреляла.

Не стреляла, подумала Луиза, но как-то убедила его выстрелить.

— Я хотела, чтобы он понял, что? сделал, — потому и поехала к нему, — сказала Джоанна Траппер, сажая ангела на елочную маковку. — Чтобы он знал: он беспричинно украл у людей их жизнь. Может, он увидел меня, взрослую, с ребенком, и до него дошло, и он представил, какими были бы Джессика и Джозеф.

Разумное объяснение, подумала Луиза. Очень рационально. Достойно врача. Но кто знает, что еще нашептала она ему через стол для посетителей?

Она взяла с собой детку. Добро и зло ее жизни — в одной комнате, и зло побеждено. Если Луизе придется туго, если темной ночью ее загонят в темный тупик и некуда будет бежать, пусть на ее стороне сражается Джоанна Траппер. Уж лучше пусть сражается за Луизу, чем против.

Обрадовалась доктор Траппер, когда Декер вышиб себе мозги? Луиза не обрадовалась, когда застрелился Дэвид Нидлер. Слишком простой выход — Шипмен,[162] Уэст, Томас Гамильтон[163] — до последней минуты они контролировали все, даже свою смерть. Лучше бы Нидлер встал перед расстрельным взводом и познал тот миг, когда уже совершенно ясно, что он тоже побежден.

Джоанна Траппер слезла со стремянки и включила гирлянду.

— Ну вот, — сказала она. — Красота, правда, старший инспектор?

— Зовите меня Луиза.

— Веселого Рождества, — сказала доктор Траппер, подняв кружку.

Рождественское утро они встретили кофе, мясными пирогами и коньячным маслом («Да боже мой, почему нет?» — сказала доктор Траппер). Детка ел овсянку и вареное яйцо. Потом они открыли подарки под елкой. Детке досталась собака на колесиках, которая немного походила на лабрадора, — впрочем, оберточная бумага детку заинтересовала больше. Сейди, настоящая собака, получила красивый ошейник и новый мячик, который прыгал до потолка. Реджи расплакалась, потому что доктор Траппер подарила ей «Пауэрбук», совсем новый, который никто не отнимет, а Реджи ей купила только бархатный шарф. Правда, красивый, из «Дженнерса», — Реджи выскребла на него остатки денег.

Джексон Броуди всучил ей чек на сумму гораздо большую, чем одолжил, хоть она и твердила: «Нет- нет, это совершенно лишнее», но когда она пошла в банк перевести эти деньги себе на счет, в банке сказали, что надо «обратиться к чекодателю», а это значит, объяснил мистер Хуссейн, что запрос вернулся и у Джексона Броуди нету никаких денег, хоть он и говорил, что богат. Это доказывает, что даже если тебе кажется, будто знаешь человека, он может оказаться кем-то совсем другим. Джексон Броуди все равно принадлежал Реджи, только Реджи уже не знала, нужен ли он ей.

Она сейчас жила здесь, «пока не найдешь другого жилья, — сказала доктор Траппер, — но ты, конечно, можешь остаться насовсем, если хочешь. Хорошо ведь будет?»

О том, что случилось, они особо не говорили. Есть вещи, о которых лучше не вспоминать. Не говорили, например, о том, в чьей крови были доктор Траппер и детка. Джексон не пустил Реджи в дом (И думать не смей), и Реджи не знала, что там было и что с ними случилось. Явно что-то плохое. Необратимое.

Потом Реджи, конечно, прочла в «Ивнинг ньюс», что в сгоревшем доме нашли двух неопознанных мужчин и что все это большая загадка, и ей пришло в голову, что человека, который готов на все, только бы защитить своего ребенка, полиция наверняка заподозрит в убийствах, но полиция ничего не заподозрила. И сколько бы раз доктора Траппер ни допрашивали, она неизменно отвечала, что пошла прогуляться и с ней приключилась какая-то амнезия. Чокнутый бред, но им пришлось поверить — деваться-то некуда.