теперь торчит в блошиной норе в Кингз-Кросс. Как пали сильные.[161]
В понедельник он отправился в Британский музей.
О Тессе Уэбб там слыхом не слыхивали.
— Она здесь куратор, — твердил Джексон. — По Ассирии.
Ни Тессы Уэбб, ни Тессы Броуди. Никто в музее не знал ни о какой конференции в Вашингтоне.
Джексон обратился к мужику по имени Ник, бывшему военному связисту, который трудился теперь в Столичной полиции, а до недавнего времени работал на Берни. Сам Берни куда-то запропастился.
Ник отрапортовал, что никакой Тессы Уэбб не было ни в школе Святого Павла для девочек, ни в оксфордском Кибл-колледже, ее нет в системе госстрахования, ей не выдавали водительских прав. Интересно, что ему скажут, если он заявится в полицейский участок и сообщит, что пропала его блудная жена. И как сообщить о пропаже человека, которого, похоже, никогда и не существовало?
Детектив-инспектор, который вел дело, сказал:
— Провели вскрытие. Декер покончил с собой, патологоанатом уверен на все сто.
— В моей квартире?
— Ну, ему же надо было где-то застрелиться. У него были ваши ключи, ваш адрес. Может, он даже стал с вами идентифицироваться. Где он раздобыл пушку, неизвестно, но последние тридцать лет он путался с уголовниками, вряд ли было сложно.
Во вторник Джексона впустили в квартиру. Он взял паспорт, пошел в банк снять деньги и узнал, что денег у него нет. Инвестированных в том числе.
— Эта твоя так называемая жена — ты подумай, какая умная, — восхитился Ник. — Все перевела с твоих счетов на свои — теперь ищи-свищи. Ловко, очень ловко.
Тесса исчезла, деньги исчезли, Берни исчез. Одна большая подстава, с самой первой «случайной» встречи на Риджент-стрит. Они вдвоем слепили ее такой, чтоб ему понравилась, — как она выглядела, как себя вела, что говорила, — и он потерял голову как последний дурак. Идеальная разводка, а он — идеальный лох.
Он так устал, что даже не злился. И к тому же он ведь не заработал этих денег — а теперь они просто перешли к другому, кто тоже их не заработал.
VI
РОЖДЕСТВО
Щеночек только на Рождество
«Верный друг». Это еще что такое? В корзине, что ли, друг — под крышкой в плетеной корзине, перевязанной красной атласной лентой? Или верный друг — тот, кто оставил корзину под дверью? Послание — на рождественской подарочной бирке, дорогой и блестящей, под вырезку из викторианской газеты. Все это очень старомодно — так и ждешь, что в корзине обнаружатся роскошные яства: сливовый пудинг и огромный глазированный пирог со свининой, бутылки портвейна и мадеры.
Собаку Луиза не ожидала. Щенок, совсем крошечный. Черно-белый.
— Бордер-колли, — со знанием дела сказал Патрик. — У меня в детстве такая была. Пастушья собака.
Патрик и нашел корзину под дверью. На дворе сочельник, они тихонько сидели вдвоем, слушали радио — мирная, извечная домашняя сценка, к их чувствам не имеет ни малейшего отношения. Даже играя ее, Луиза отстранялась. Патрик решал кроссворд в «Скотсмене», Луиза превращала так и не разосланные рождественские открытки в новогодние поздравления:
— Ты видел, кто это был? — спросила она.
— Нет, — сказал Патрик.
— Вообще ничего? Машина? Мотор? Ну хоть что-нибудь? Она же не с луны свалилась — кто-то в дверь позвонил.
— Спокойнее, Луиза. Подозреваемый не я. Может, это для Арчи.
— Собака? Для Арчи? — Так она и поверила.
Это он, она знала, это он. «Верный друг»; сентиментальная жилка в нем — милю шириной. И вообще все это — корзина, послание, лента. Это он.
Она выбежала на улицу, прижимая щенка к груди. Его сердечко билось подле ее сердца. Толстенькое тельце в руках крепкое — и легкое как пушинка. Луиза стояла посреди дороги и молча звала Джексона вернуться. Но он не вернулся.
— Луиза, иди домой, замерзнешь.
На Рождество она поехала в Ливингстон. Элисон Нидлер выставила дом в Тринити на продажу и искала другой.
— Наверняка уйдет за гроши, — сказала она. — Кто захочет жить в доме, где убили троих?
— Ну, не знаю, — ответила Луиза. — В Эдинбурге рынок недвижимости довольно жесткий.
Она приволокла елку неделю назад: было понятно, что Элисон для такого не в настроении. И притащила подарков, игрушек детям, пластиковых, шумных и ярких, — никакого вкуса, никакой образовательной пользы, она сама когда-то была ребенком, она знала, что им нравится.
Сегодня она привезла то, что полагается на Рождество, — орехи, японские мандарины, финики, всякие штуки, которые никто никогда не ест. Бутылку виски, бутылку водки.
— Водка, — сказала Элисон. — О мой возлюбленный напиток. — Временами из нее проглядывала другая Элисон, та, что была до Дэвида Нидлера. Она принесла из кухни два стакана и сказала: — Вы-то, наверное, виски пьете?
Луиза накрыла стакан ладонью:
— Нет-нет, не беспокойтесь, я какой-нибудь апельсиновый сок выпью.
Элисон вопросительно воздела бровь и спросила:
— Потому что вы беременны? — А Луиза расхохоталась и ответила:
— Господи, вы кто — ведьма?
Дверь в сердце приотворилась, и ее не запрешь, как ни толкай. А она толкала как могла, даже в клинику записалась, но порой, когда что-нибудь открывается, больше не закроешь. Не все ящики остаются на замке.
Она уйдет от Патрика в канун Нового года — тогда они оба начнут год с чистого листа. Новая метла, новый рассвет. Давай, Луиза, выкатывай свои клише. Не в Рождество — это будет жестоко, его предыдущая жена ушла в Рождество, хоть и не по своей воле. Каждое его Рождество будет замарано воспоминанием о другой жене, которая его бросила. Он найдет себе новую. Он хорош в браке (она прямо видела, как он будет смеяться, говоря следующей: «Богатый опыт»). Он хороший человек — жаль, что она такая дурная.
